Битва за мурал – и будущее Беларуси | the New York Times Magazine

Все началось с граффити на игровой площадке в Минске. Затем это переросло в масштабную кампанию неповиновения набирающему обороты тоталитарному режиму.

Пока его семья спала, мужчина ночами занимался планированием. На трех домах в центре Минска было около 40 камер видеонаблюдения, может, даже больше. Он давно вычислил их слепые зоны. Он знал, что в общем дворе есть только одно место, которое они не видят. Ему потребовался день, чтобы прочертить наилучший путь. Группа решила, что работать будут вечером, когда на улице будет достаточно людей, чтобы их действия не вызвали подозрений, но не так много, чтобы кто-то мог сообщить о них в милицию. Он боялся не столько за себя, сколько за остальных. Если их поймают, это будет его вина.

Они расставили наблюдателей, чтобы высматривать беларусских блюстителей порядка, силовиков. Согласовали план действий, если те объявятся.

Утром 25 февраля он взял кусок белой ткани размером с флаг и быстро нанес рисунок. На сушку потребовалось часа четыре. Когда все высохло, он аккуратно сложил баннер, тщательно выровняв ткань так, чтобы на разворачивание ушло минимум времени. К уголкам прикрепил карабины и сложил в сумку.

Пробираясь к забору рядом с хозблоком, мужчина чувствовал только злость — голос в голове, который требовал понимания, как человек может бояться делать нечто подобное? Дойдя до забора, он зацепил карабины и набросил ткань. Баннер раскрылся за секунды. Он застегнул низ и отступил обратно. Недели планирования завершились за считанные минуты. В багровом свете баннер смотрелся просто и легко — логотип их группы, знак мира и слова НЕТ ВОЙНЕ.

Через полтора часа приехал микроавтобус с тонированными стеклами. Из него выбежали сотрудники в штатском и сорвали баннер. На следующее утро прибыли следователи из РОВД. Они начали собирать записи с камер наблюдения на домах, а также на близлежащих магазинах и изучать материалы. Мужчина был уверен, что их не найдут. Они все делали по плану и придерживались намеченного маршрута.

Они больше полутора лет кричали, что в их стране диктатура, что Беларусь под оккупацией, что все будет плачевно, если Александра Лукашенко не остановить. Никто не слушал. В тюрьмах более 1000 политических заключенных. Сроки для тех, кто выступал против режима Лукашенко, растянулись на десятилетия. И вот теперь Россия вторглась в Украину, а Лукашенко продал их страну Кремлю как огромную военную базу.

Если бы они свергли Лукашенко, рассуждал мужчина, наверное, ничего бы этого не произошло. У Владимира Путина не было бы стратегических возможностей для ведения этой войны — ни поддержки с северного фланга, ни аэродромов для дозаправки самолетов, ни шахт для хранения ракет. Если мир считал беларусов пособниками, то им нужно было показать, что это не так. Они боролись против этого гораздо дольше, чем всем кажется. Они шли на гораздо большие риски, нежели все думают.

В будние дни по утрам лифты в доме Дианы Каранкевич были настолько переполнены молодыми родителями, провожавшими своих детей в школу, что она часто поднималась по лестнице. 20-этажная высотка вознеслась над соседними приземистыми, окрашенными в бежевый цвет домами времен советской эпохи в районе Нового Озера почти сразу после начала нового строительства примерно в 2011 году. После заселения три типовые новостройки на пересечении Сморговского тракта и улицы Червякова наполнились молодыми, состоятельными жильцами. Привлекательность покупки жилья там была очевидна — 10 минут езды от центра Минска, через дорогу супермаркет, по близости хорошие школы. Неподалеку самый большой парк беларусской столицы и побережье большого озера, которое местные обитатели не имеющей выхода к морю страны называют Минским морем.

До 2020 года, то ли из-за пережитков советского прошлого, то ли из-за занятой, погрязшей в телефонах жизни, большинство людей в этих домах никогда не знали своих соседей. Диана, 30-летняя мастер по маникюру, работавшая в салоне красоты на первом этаже, была исключением. Общительная и уверенная в себе, она всегда со всеми здоровалась. Из квартиры, в которой она жила с мамой и 5-летним сыном Тимофеем (если коротко – Тимой), Диана могла видеть дорожку, ведущую во внутренний двор трех домов, где находилась небольшая яркая детская площадка со скамейками по периметру. Во второй половине дня снова людно – те же родители ведут своих детей обратно домой, иногда задерживаясь у качелей.

6 августа 2020 года Диана вела Тиму домой из детского сада через расположенный по соседству небольшой сквер с зелеными березами, под названием Парк Дружбы Народов.

— Почему так много людей? — недоуменно спросил Тима.
— Потому что они вышли, —ответила она, не задумываясь.

Это было за несколько дней до президентских выборов в августе 2020 года, на которых, как до недавнего времени считала Диана и почти все в Беларуси, шестой раз подряд президент Лукашенко победит за счёт электоральной апатии, раздрая в оппозиции, нечестного подсчета голосов и откровенной фальсификации. Но впервые за 26 лет его пребывания у власти привычный сценарий вмешательства режима в выборы пошел наперекос.

Несколькими неделями ранее оппозиция объединилась вокруг единого кандидата – Светланы Тихановской, 39-летней домохозяйки, вышедшей замуж за популярного видеоблогера, которая к своему собственному удивлению зарегистрировалась на выборы в президенты после того, как ее мужа лишили этой возможности по явно политическим причинам. Популярность Тихановской, которую многие называли просто Светланой, взлетела до уровня, не слыханного с тех самых пор, как сам Лукашенко пришел к власти в 1994 году, когда состоялись единственные в Беларуси свободные выборы.

Светлана призвала людей на митинг в Парке Дружбы, одном из немногих мест в Минске, где разрешены политические собрания, но городские власти отказали в выдаче разрешения. Вместо этого они анонсировали музыкальный концерт в честь Дня железнодорожных войск. Когда Диана об этом услышала, она не могла не рассмеяться. Железнодорожных войск в Беларуси не существовало с 2006 года. Как раз к такому абсурду беларусы привыкли за долгие годы.

Диана заметила, что на провластном концерте было малолюдно. В оцепленной зоне никого не было, если не считать штатных ди-джеев и нескольких пенсионеров, которые приходили на каждое мероприятие Лукашенко и размахивали красно-зеленым флагом, который Лукашенко возродил из советских времен. Но в остальной части парка было непривычно много людей. Диана подумала, что, может быть, это те, кто надеялся на появление Светланы. Диана уже уводила Тиму, как раздалось громкое ликование. Может, она все-таки пришла? Диана подошла поближе и услышала слова песни, которую наизусть знает каждый, кто вырос в Советском Союзе:

Перемен!
Требуют наши сердца.
Перемен!
Требуют наши глаза.

Песня «Перемен» рок-группы «Кино» 1986 года стала известным гимном в Восточной Европе, предвещавшим распад Советского Союза. Во времена предыдущих протестов она была поставлена под запрет для эфиров на беларусском радио. Люди, заряженные энтузиазмом друг друга, восклицали все громче. Диана с Тимой на руках двинулась вперед. Два молодых ди-джея стояли молча, не двигаясь и вознеся руки над аппаратурой, пока гремела музыка. Один из них показывал пальцами жест победы и держал белую ленту — цвет оппозиции, второй сжимал в кулаке руку, на которой был одет белый браслет.

К ним бросились журналисты: «Чья это была идея?» «Вам не страшно?» «Не боитесь потерять работу?»

Ди-джеи ответили, что они просто делали то, что посчитали правильным. Практически сразу их арестовали. А буквально через неделю жители трех домов лицезрели большой черно-белый мурал, на котором были ди-джеи с их поднятыми руками.

Потом Диана узнала, что все это оказалось случайностью — мурал там никогда не планировался. Какие-то ребята хотели разместить его на стене, у которой ди-джеи играли песню, но мимо проезжали менты и они побоялись. Поскольку мурал был готов к нанесению, они наклеили его в ближайшем безопасном месте — на игровой площадке во дворе своих же домов.

Но если началось все случайно, то остальное, пожалуй, было предопределено самой судьбой. Если бы мурал разместили где-то в другом месте, считала Диана, возможно, он бы просто исчез и все. Когда власти решили его закрасить, как они это делали со множеством протестных граффити, возможно, никто бы их не остановил. Но это заметили жители новоназванной Площади Перемен. Мурал что-то значил для них, и они позаботятся о том, чтобы он что-то значил для всей нации.

Более двух десятилетий беларусы жили в стране тихого авторитаризма. Если репрессии не касались их напрямую, то большинство населения с этим мирилось. Государственный гимн начинался со слов «Мы, беларусы, мирные люди», а распространенным выражением для описания национального менталитета было «моя хата с краю». Что бы ни происходило за рамками моей семьи, меня это не касается. Но за 2020 год страна, история и идентичность которой никогда особо не интересовали большинство живущих в ней людей, стала тем, ради чего они готовы были пожертвовать своими жизнями. До того, как битва за мурал стала символом нации, которую назовут Новой Беларусью, в центре двухмиллионного города стояли всего на всего три ничем не выделяющихся дома и двор с детской площадкой: качели да каруселька, скамейки по периметру.

В 1991 году, за год до рождения Дианы, в охотничьем домике на западе Беларуси лидеры Белоруссии, России и Украины договорились о распаде СССР. Соотечественники Дианы были в числе тех, кого независимость интересовала меньше всего, — 83 процента беларусов проголосовали против. Тем не менее, в один день они оказались в новой реальности, которая полностью перевернула их жизнь. Их государство, их идеология и весь знакомый им миропорядок перестали существовать. Будучи единственным ребенком после перестройки, Диана могла делать все, что хотела. Она была слишком юной и слишком любимой, чтобы осознавать весь тот бардак, что охватил бывшую советскую империю.

Диана выросла на окраине Могилева, в городе, расположенном примерно в 200 километрах от Минска, строго на востоке в сторону российской границы. Ее микрорайон, Восьмой кирпичный, был разделен — половина была ментовской территорией, с милицейской академией и офицерским корпусом, а другая половина, где она жила, считалась бандитской. В хаосе 90-х, вспоминает она, все знали, что если сотрудник милиции окажется на бандитской территории, то это кончится плохо. Ее родители достаточно ловко приспособились к новой жизни: мать работала на государство, а отец приторговывал. Он брался за все, чтобы влиться в новую экономику: возил плюшевые игрушки из Смоленска, торговал мясом на базаре и шелестел пачками рублей на черном рынке обмена валюты.

В их семье, как собственно и в большинстве беларусских семей, дома говорили по-русски. До образования СССР Беларусь не существовала автономно в своих нынешних границах. А до поглощения Российской империей она входила в состав Великого княжества Литовского, в котором делила средневековую столицу, писателей и исторических персоналий с современной Литвой и Польшей. В 1918 году было провозглашено независимое беларусское государство, просуществовавшее несколько месяцев и затем ставшее частью советского проекта.

Во время Второй мировой войны Беларусь была центром боевых действий между нацистами и Советами — на беларусской земле было убито не менее двух миллионов человек. Минск бомбили так жестоко, что вермахту пришлось ждать, пока утихнут пожары, прежде чем войти в город. Жителей уничтожали, вывозили и депортировали. В итоге к концу войны Беларусь утратила половину своего населения. При Сталине Беларусь пережила стремительную индустриализацию, урбанизацию и русификацию. Столица была восстановлена и позже получила статус «Город-герой» за пережитое в войне, которую Советский Союз называл Великой Отечественной. К середине 80-х годов в повседневной жизни на беларусском разговаривала лишь треть населения страны.

После падения Берлинской стены в 1989 году в бывших республиках выросло новое поколение лидеров, но Беларусь так и осталась под властью старой советской номенклатуры даже после обретения независимости. Хотя красно-зеленый флаг Белорусской Советской Социалистической Республики был заменен на бело-красно-белый флаг Беларусской Народной Республики, просуществовавшей несколько месяцев в 1918 году, былые институты, кроме Коммунистической партии, остались нетронутыми.

Руководство Беларуси медленнее обращалось к рыночным реформам, чем Россия или Украина. За их мучительным погружением в безудержный капитализм в 90-е беларусы наблюдали с трепетом. В Беларуси по мере либерализации экономики падал и уровень жизни, а преступность росла. Очередей за продуктами Диана не помнила, но бабушка часто рассказывала ей, что жизнь в Советском Союзе была хоть и трудной, но стабильной, а люди были добрее.

Лукашенко ступил на этот тернистый путь. Бывший глава небольшого колхоза был избран в парламент в 1990 году, но оставался неизвестным до тех пор, пока через три года не возглавил комитет по борьбе с коррупцией. Он прославился после своей речи в зале законодательного собрания с осуждением коррупции в высших эшелонах власти. Тогда ему было 39 лет. Лукашенко предстал помесью обычного популиста и отборного ностальжиста по советским временам, воинственного и напыщенного. На президентских выборах 1994 года он победил премьер-министра Вячеслава Кебича, набрав 80 процентов голосов.

Практически сразу после прихода к власти Лукашенко начал выстраивать автократию. Он подверг цензуре государственные СМИ, закрыл единственную в Беларуси независимую радиостанцию и ряд газет. Лукашенко лишил полномочий парламент, инициировал референдум о возрождении советских национальных символов и сделал русский язык государственным. В 1999 году Беларусь и Россия подписали договор, согласно которому в будущем они должны были объединиться в союзное государство. (В то время президент России Борис Ельцин был настолько болен и непопулярен, что Лукашенко рассчитывал на то, что сможет возглавить новообразование.)

В то время как путинская Россия усердно работала над реабилитацией дискредитированной советской символики, лукашенковская Беларусь с легкостью возрождала любимые старые советские традиции — неоплачиваемые рабочие субботы, так называемые субботники, и праздники вроде Дня Победы в Великой Отечественной войне 9 мая. К концу 90-х Лукашенко полностью контролировал исполнительную и судебную власти, Центральную избирательную комиссию, профсоюзы, военные и правоохранительные структуры. На конституционном референдуме 2004 года он снял ограничение по количеству президентских сроков.

В чем-то автократический режим Лукашенко перерос даже модель СССР. В Беларуси не было правящей партии, отсутствовали какие-либо условия для появления конкурентов или образования фракций — элиты существовали лишь по воле Лукашенко. Президент принимал все ключевые кадровые и хозяйственные решения, включая назначение и увольнение глав городов и районов, судей, директоров крупных предприятий. КГБ так и не был расформирован. Напротив, во всех важных учреждениях назначили «кураторов».

Поскольку Беларусь приватизировалась медленно, у олигархов никогда не было особых шансов материализоваться. Половина экономики оставалась под контролем государства. В госсекторе Лукашенко ввел систему краткосрочных трудовых контрактов, которая использовалась для преследования любого, кто лез в большую политику. Аналогичная практика применялась в высших учебных заведениях. Независимых журналистов то сажали в тюрьму, то выпускали – регулярные пляски репрессивного государства.

К тому времени, когда Диана была в седьмом классе, даже она могла это почувствовать. Каждый год один и тот же нелепый урок истории в первый учебный день: белорусский флаг красно-зеленый, президентом является Лукашенко – вторили они. «Лукашенко, Лукашенко. Услышим ли мы когда-нибудь другое имя?» – пошутила Диана, вызвав смех у одноклассников.

Лукашенковская система была мягко-авторитарной, с обязательной показухой. Если вы были простым аполитичным гражданином, вы вряд ли сталкивались с КГБ. Обычному гражданину, отвесившему шутку, не стоило опасаться серьезных последствий. Люди могли открыто говорить о ненависти к президенту в кафе, они могли смеяться над бессмысленным бредом, который он то и дело выдавал. Они могли издеваться над его усами, зачесом и его колхозным говором.

Были небольшие, малопопулярные оппозиционные партии, которым в столице разрешалось арендовать офисные помещения. Они регистрировались на выборах. Как такового культа личности не было — не было ни портретов, ни улиц, ни статуй в честь Великого Вождя. Вместо этого режим полагался на формальности, такие как статья в уголовном кодексе, касающаяся оскорблений президента, которую он использовал для преследования оппонентов. Власти редко сразу закрывали издания, предпочитая вместо этого налагать непомерные штрафы.

Но самое главное, на протяжении более десяти лет Лукашенко был по-настоящему популярен. Уровень пропаганды поддерживал его правление, усиливая восприятие социального договора, согласно которому государство обеспечивает своих гражданин. Лукашенко радовался тому, что его сторонники называли его Батькой — отцом. Большинство экспертов сходились во мнении, что он выиграл бы выборы и без подтасовок. Экономический рост Беларуси колебался в районе двузначных цифр. Экономика поддерживалась деньгами, которые государство зарабатывало на беспошлинной переработке российской нефти и газа и последующей их перепродаже. Не считая стран Балтии, Беларусь была бывшей советской республикой с самым высоким уровнем жизни. ВВП Беларуси на душу населения почти в два раза превышал достижения соседней Украины. Продолжительность жизни была выше, чем в России.

Долгое время беларусы верили в свою систему правосудия. Все знали, что есть два параллельных направления — дела, связанные с правительством, и все остальное. Страна во многом избежала засилья мелкой коррупции постсоветского пространства — при Лукашенко сотрудники ГАИ не трясли водителей, бюрократия не работала за взятки. Суды выносили относительно беспристрастные решения по гражданским делам. Даже в политических судебных делах наблюдалась определенная логика. Независимые адвокаты подавали на апелляцию по приговорам активистам и политикам, международные правозащитные группы критиковали политически мотивированные дела. Только те, кто находился в «оппозиционном гетто», как его называли, получали невразумительные приговоры.

Сама оппозиция не была очень популярна, погрязнув в собственных внутренних скандалах, и режим часто клеймил ее как состоящую из националистов, фашистов или бандитов. В любом случае они были в меньшинстве. Большинство граждан держались подальше от всего, что было связано с политикой. Многие верили тому, что им говорили по телевизору. Диана изо всех сил старалась избегать общения с братом своего школьного парня, который, как она знала, ездил в Минск, чтобы участвовать в акциях протеста. Она видела по телевизору, как люди дерутся с милицией и бросают коктейли Молотова. «Ты его не боишься? — спросила она своего парня. – Что, если он прячет что-нибудь в своей комнате, например, гранату?» Она старалась, чтобы их пути не пересекались.

Поступив в университет в Минске на специальность материаловедение, Диана поняла, что государственное телевидение постоянно врет. В 2011 году страну поразила безудержная инфляция, произошла серьезная девальвация рубля, и режим ввел контроль цен на основные товары и продукты питания. Минчане собрались хлопать в знак гражданского неповиновения. Диане стало любопытно, и она вышла посмотреть. Ее удивило, что собравшиеся были абсолютно мирными, совсем не похожими на то, как их изображали по телевизору. Тем не менее почти 2000 человек были задержаны, более 500 из них получили от 5 до 15 суток.

Власти ответили обычным фарсом — запретили аплодисменты, хлопать можно было только в честь ветеранов войны. Они арестовали однорукого мужчину за то, что тот хлопал в ладоши. Они обвинили глухонемого в том, что он выкрикивал антиправительственные лозунги. Когда люди начали протестовать посредством флешмоба, власти запретили стоять группами без дела.

В 2014 году Диана получила диплом и работу инженера-технолога на Минском заводе шестерен, который входил в состав Минского тракторного завода — одного из крупнейших предприятий Беларуси. Каждое утро на работе Диана открывала Tut.by — самый популярный новостной портал страны — и за чашкой кофе читала заголовки. Она не могла открывать другие независимые СМИ на государственных компьютерах, а Tut.by был разрешен. Портал был основан в 2000 году бизнесменом Юрием Зиссером, которого часто называют белорусским Стивом Джобсом. Его читали 62 процента населения, охватывая сторонников самых разных политических взглядов. Режим инвестировал значительные средства в телекоммуникации и по большей части их не трогал, сосредоточив усилия на телевизионной пропаганде.

В год, когда Диана приступила к работе, украинцы устроили массовые протесты и свергли правительство, после того как президент Виктор Янукович поддался российскому давлению и приостановил планы по соглашению об ассоциации с Европейским союзом. Воспользовавшись возникшим хаосом, Россия аннексировала Крымский полуостров. На востоке Украины развернулись военные действия с поддерживаемыми Россией сепаратистами. Новости в Минске выходили безостановочно, и все были прикованы к ежедневным событиям.

Лукашенко, часто стравливавший Россию и Европу друг против друга в своих корыстных целях, не признал аннексию Крыма и в то же время отказался присоединяться к бойкоту Кремля со стороны Запада. После избрания Путина в 2000 году отношения между двумя президентами были натянутыми. Россия субсидировала белорусскую экономику и, таким образом, удерживала Лукашенко у власти, но Лукашенко редко облегчал жизнь Кремлю. Беларусь являлась важной транзитной страной для экспорта российского газа в Европу, и Лукашенко знал, что Путин не хочет видеть политическую нестабильность вдоль своих границ. В течение многих лет Путин настаивал на более тесных экономических и военных отношениях на основе союзного соглашения 1999 года, но Лукашенко сопротивлялся. Хотя в 2014 году Беларусь согласилась присоединиться к российской версии ЕС, Евразийскому экономическому союзу, Лукашенко не внимал требованиям России по созданию новой авиабазы в Беларуси и не решался продлевать аренду двух военных объектов.

Наблюдая за вторжением в Украину в 2014 году, Лукашенко, видимо, решил, что чрезмерная зависимость от Кремля может привести Беларусь к той же участи. Он заигрывал с Европейским союзом и США и инициировал некоторую политическую либерализацию, рекламируя Беларусь как славянскую Швейцарию — нейтральную страну, где можно организовывать встречи и вести мирные переговоры, например, Минские соглашения о прекращении огня на востоке Украины. Большинство беларусов были согласны с этим — они не хотели ни вхождения в ЕС, ни объединения с Россией. Их устраивал статус-кво.

Лукашенко стал допускать проявление беларусской национальной идентичности, поощряя беларусский язык, элементы досоветской истории и национальную символику, в частности, традиционную вышивку на форме национальной футбольной команды. Впервые с 90-х он произнес речь на беларусском языке.

В 2018 году, после трехлетнего оплачиваемого государством отпуска по уходу за ребенком, Диана не хотела возвращаться на завод. Большинство работников просто сидели и ничего не делали, попивали чай и жили как в советской поговорке: «Мы делаем вид, что работаем, они делают вид, что нам платят». Она развелась со своим мужем, с которым познакомилась в университете два с половиной года назад, а вскоре после рождения Тимы у нее диагностировали болезнь Крона. Ей нужна была работа с оплачиваемыми отпуском и больничными.

В свой первый отпуск Диана и Тима отправились на Кипр побыть у моря. Она стояла на балконе своего отеля, пока Тима дремал, и прочла статью на Tut.by о средней зарплате в Беларуси. Она была потрясена, узнав, что это в три раза больше, чем она получала инженером на государственном предприятии. Еще с университета Диана подрабатывала маникюром, полюбила это занятие, когда сделала себе первый маникюр к выпускному. И она подумала, что могла бы зарабатывать больше, работая мастером по маникюру на частной основе. Первое же, что она сделала по возвращению в Минск, – подала на увольнение.

Диана проявляла активность в телеграм-чате своего дома сразу, как только въехала в свою квартиру в 2018 году. Люди были вежливые, отзывчивые — например, когда у нее возникали проблемы с отоплением или нужно было одолжить морковь, чтобы доварить суп. В марте 2020 года, когда ударил ковид, Лукашенко назвал вирус «психозом», который можно лечить водкой, трактором или баней. Карантина не объявили, и беларусы были предоставлены сами себе. Домовой чат заполонили новости — как правдивые, так и лживые. Когда люди начали ломать лифт, нажимая на кнопки ключами, соседи по дому уговаривали их пользоваться костяшками пальцев. Разразились споры.

К чату присоединился Степан Латыпов с 16-го этажа. Он объяснил, что он арборист и возложил на себя функцию по информированию группы. В больницах заканчивались запасы, уровень заражения резко возрастал, врачей заставляли замалчивать правду и скрывать количество смертей. Степан, общительный 41-летний разведенный мужчина с ежиком в качестве домашнего питомца, выложил фотографии кислородных баллонов и пояснил, что у него в квартире таких три. В случае срочной необходимости можно к нему обращаться.

Василий Логвинов, 38-летний программист с 13-го этажа, жадно следил за новостями. У них с женой был маленький ребенок. Василий никогда прежде не удосуживался познакомиться с соседями, но с облегчением узнал, что в доме есть кто-то, кому можно доверять.

В апреле 2020 года группа активистов запустила волонтерскую инициативу ByCovid-19 с финансированием за счет краудфандинга. Они собрали 370 000 евро на покупку 450 000 единиц средств индивидуальной защиты, кислородных баллонов, кислородных разветвителей, пульсоксиметров и многого другого. Режим мог бы заблокировать все их усилия одним росчерком пера, но вместо этого Минздрав начал взаимодействовать с ByCovid-19. На госТВ высоко оценили их деятельность. Это была самая масштабная и успешная гражданская акция в Беларуси за все время.

Ковид очень всех сплотил — невозможно было продолжать оставаться в стороне, приговаривая «моя хата с краю». Режим, должно быть, почувствовал неладное и заметил, что общественный договор, на который так долго опирался Батька, теряет силу.

После того, как на август были назначены выборы, несколько новых кандидатов, не имевших политического опыта, объявили о том, что они будут баллотироваться. Муж Светланы, Сергей, видеоблогер-популист, ездил по стране и разговаривал с простыми людьми, констатируя бедность и демонстрируя недочеты режима. Он ходил с тапком и кричал: «Стоп таракан!» Диане он показался грубым. Как и многие молодые специалисты, она отдавала предпочтение Виктору Бабарико, председателю Белгазпромбанка. Кодировщику Василию нравился Валерия Цепкало, бывший дипломат, в 2005 году основавший Парк высоких технологий, успешную белорусскую версию Силиконовой долины.

Никто не понимал, откуда взялись эти неофиты. Ходили слухи, что это агенты Кремля, присланные для устранения ненавистного союзника Путина. Когда Лукашенко дистанцировался от России после аннексии Крыма, Москва продемонстрировала свое недовольство. Кремль пытался увеличить для Беларуси цену на нефть, а Беларусь пыталась повысить пошлину на транзит газа. Лукашенко неоднократно жаловался на то, что Кремль старается силой принудить Минск к союзу с Россией. На фоне ухудшения отношений с Москвой госсекретарь Майк Помпео стал самым высокопоставленным официальным лицом США, посетившим Беларусь за последние десятилетия. Когда началась президентская кампания, Лукашенко открыто обвинил российских олигархов и высших чиновников во вмешательстве. Он задержал 33 наемника из связанной с Кремлем частной военной компании, группы Вагнера, которые, как он утверждал, были отправлены для его ликвидации.

К середине июля все три кандидата были сняты с участия в выборах — двое отправились в тюрьму, а один бежал из страны, опасаясь задержания. Их выборные кампании объединились для единой поддержки Светланы, которая выдвинула три требования — освобождение политзаключенных, ограничение полномочий президента и свободные выборы. Харизматичную и искреннюю, ее полюбили за образ жены декабриста, готовой пожертвовать собственной жизнью и последовать за своим мужем в Сибирь.

В день голосования Диана несколько часов простояла в очереди на своем избирательном участке. Телеграм-канал Светланы попросил сторонников прийти с белым браслетом, чтобы независимые наблюдатели могли их отслеживать. Вокруг нее у всех были белые браслеты: в ход шли разорванные рубашки и даже медицинская марля. Создатели платформы «Голос» попросили всех сфотографировать бюллетень с обеих сторон, а затем загрузить фото на платформу, что обеспечило бы альтернативный подсчет голосов. Диана сфотографировала свой бюллетень, как хотел «Голос».

На следующий день Центральная избирательная комиссия объявила предварительные результаты, согласно которым Лукашенко победил с 80 процентами голосов. Позже «Голос» подсчитал, что Светлана набрала не менее 56 процентов голосов. Если бы результаты были менее искаженными, возможно, ничего бы и не случилось, но тут нахлынуло всеобщее чувство негодования: Неужели они ожидали, что люди перестанут верить собственным глазам? Неужели они думали, что беларусы смиренно согласятся с этими оскорбительными цифрами? За семь лет относительной свободы, пока росло новое поколение молодежи, беларусы забыли, на что способен тоталитаризм.

Три дня широкие бульвары и ухоженные парки в центре Минска были наполнены протестующими, большинство из которых вышли на улицы впервые. Они были встречены отрядами ОМОНа, слезоточивым газом и светошумовыми гранатами, настолько громкими, что минчане слышали отголоски в своих домах. Власти отключили интернет, и единственным способом понять, что происходит, было выйти на улицу.

Соседка Дианы, 40-летняя мать, ехала в центр города с подругой. На одном углу она наблюдала, как пятеро силовиков избивали одного безоружного протестующего. На другом она видела, как двое молодых людей убегали, а силовики натравливали на них собак. На перекрестке за кем-то бежал силовик в полном снаряжении. Упустив протестующего, он начал бить по машине женщины. Она сжалась от страха и ждала, когда закончится атака на ее автомобиль. До этого у нее никогда не было причин опасаться силовиков.

За четыре дня было арестовано около 7 000 протестующих. Сотни были избиты и замучены. Лукашенко называл протестующих «наркоманами» и «проститутками». Human Rights Watch зафиксировали длительное нахождение в стрессовых позах, удары электрошоком и угрозы изнасилованием. Группа насчитала многочисленные переломы, выбитые зубы, ссадины, электрические ожоги, повреждения почек и черепно-мозговые травмы. Это был невиданный уровень жестокости со стороны режима. На четвертый день после выборов сотни женщин с цветами выстроились в цепь на центральном рынке Минска, обернув славянское женоненавистничество в свою пользу. Силовики не знали, что делать — бить женщин, арестовывать или что?

Той ночью Степан написал в домовом чате, что они должны что-то предпринять. Но было так страшно, что никто не знал, что будет безопасно. Они решили кричать из своих окон «Жыве Беларусь! Уходи!». Следующим вечером Диана присоединилась к небольшой группе людей, собравшихся у входа в дом. Все были полны неуверенности и тревоги, но кричали и ждали. Ничего не произошло. Следующим вечером они рискнули выйти на детскую площадку и выкрикивали лозунги оттуда. На следующий день они призывали соседей присоединиться к ним.

В середине августа во дворе появился мурал с ди-джеями. Степан написал в домовой чат, что все должны выйти на детскую площадку. Люди пришли с термосами. Они повязали на изгороди красные и белые ленточки и стали каждый вечер собираться на чаепитие. Через несколько дней в чат дома пришло сообщение:

«Мурал закрасили».
«Краска не очень хорошая! – написал кто-то. – Кажется, коммунальщики сэкономили и разбавили краску с водой!»
«Давайте смоем!»

Диана уже была в салоне, а Василий присоединился к десятку соседей с тряпками и водой. Краска смывалась легко. Ди-джеи снова проявились на сером фоне.

Тем временем в чате составляли текст обращения:

Уважаемый гражданин Республики Беларусь, постоянно закрашивающий этот мурал с упорством, достойным иного применения.

Мы ценим ваш тяжкий труд, независимо от того, работаете ли вы по принуждению или из личных убеждений. Нам самим пришлось основательно потрудиться, чтобы построить эти красивые дома, детскую площадку и этот выезд с парковки, который так не нравится нашим властям. Мы ценим любую работу и, хотя мы не согласны с вами, мы желаем вам счастья. Больно смотреть записи с камер, где вы с таким грустным лицом. Улыбнитесь. Зайдите в кофейню на улице Червякова, 62. Там для вас и вашего товарища оплачены кофе и печенье. Каждый труд должен приносить радость. (Спасибо, что расстелили брезент.)

Жители двора.

Они повесили обращение рядом с муралом и стали ждать.

К концу августа система Лукашенко, казалось бы, пошатнулась. Сотни тысяч граждан присоединились к еженедельным воскресным маршам с требованием пересчета голосов. Государственные предприятия устроили забастовки. Силовики публично сдавали свои жетоны. Журналисты государственного телевидения начали увольняться, а то и транслировать честные сюжеты, посвященные протестам. Во время визита на Минский завод колесных тягачей Лукашенко встретили громким свистом и криками «Уходи!». Он был потрясен и поклялся, что сначала им придется его убить.

Во время одного из воскресных маршей Лукашенко поднялся в небо на вертолете, пролетев над скоплением людей. Он вернулся в президентский дворец и прошелся по территории, размахивая автоматом Калашникова и осуждая «крыс». Вместе с ним в бронежилете был его 15-летний сын Николай.

По Минску стали в большом количестве появляться районные и дворовые чаты для координации более мелких акций. Жильцы дома Дианы пошили огромные бело-красно-белые флаги и вывесили их на балконах, охватив четыре этажа. Затем арборист Степан повесил самодельный бело-красно-белый флаг между двумя домами, применив в качестве отвесов наполненные рисом детские носки. Тот час же приехала машина МЧС, чтобы снять флаг, но пожарные не смогли сообразить, как попасть на крышу. В ожидании они просидели в своей машине всю ночь. К утру одна веревка провисла, и они смогли ее перерезать. Но они так и не смогли попасть на крышу второго дома, чтобы перерезать веревку с другой стороны, поэтому они пошли искать, чем бы срезать дверь. Тем временем Степан быстро вытащил обрезанную веревку. Когда вернулись силовики с пожарной машиной, одетые во все черное, их группа начала штурмовать дом. «Смотрите, это спецоперация по снятию флага!» – шутили в районном чате.

А дальше началась рутина. Каждый раз, когда коммунальщики закрашивали мурал, вскоре приходили местные жители и смывали краску. Всякий раз, когда они срезали ленточки на заборе, группа соседей возвращала их обратно. Как-то в сентябре пришлось смывать краску дважды на день. В какой-то момент власти, казалось, замучались перерезать ленточки, и тогда пришел человек с паяльной лампой и просто сжег их. Кто-то сделал табличку «Площадь Перемен» в том же стиле и с таким же шрифтом, как все уличные знаки Минска: белые буквы на синем фоне. Когда власти сняли табличку, жители прибили ее обратно.

Люди начали совершать паломничества на Площадь и делать селфи на фоне известной достопримечательности. Гости оставляли подарки: конфеты, мед, печенье и записки со словами поддержки. Они приезжали из разных уголков Беларуси, даже из Москвы и Вильнюса. Беларусский американец из Флориды, находившийся в Минске, тоже пришел сфотографироваться. Кто-то запрограммировал «Площадь Перемен» на «Яндекс картах» — и это было официально.

Площадь стала отдельным миром. Для нее были созданы телеграм-канал, аккаунт в инстаграм и страница в фейсбуке. Появились толстовки и наклейки «Площадь Перемен». Каждый вечер там собирались десятки жителей. В отличие от минских улиц или еженедельных общегородских воскресных маршей, где людей продолжали задерживать, двор казался безопасным и был этаким островком свободы, где жители могли создавать сообщество, в организации которого им долгое время отказывали.

Как-то в середине сентября власти снова вернулись к муралу. На этот раз Степан и еще несколько человек стояли перед трансформаторной будкой, перекрывая им проход. Степан попросил людей в балаклавах представиться. «Если вы предъявите свои удостоверения, мы, конечно, будем выполнять приказы любого милиционера», — повторял Степан громко и спокойно, заложив руки за спину. Двое силовиков в балаклавах схватили его и увели. Соседи заблокировали выезд милицейской машине своими телами и засняли всю встречу. «Снимите маски! — кричали они. – Покажите свое лицо! Представьтесь! Это наша детская площадка!» Подъехал фургон без номеров, и из него выбежала группа мужчин в зеленой форме и балаклавах. Они схватили Степана, забросили его в фургон и умчались прочь.

В тот вечер соседи собрались, чтобы обсудить случившееся. Диана подумала, что, возможно, его продержат ночь, максимум несколько дней. Но всю следующую неделю Степан оставался под стражей, а государственное телевидение показало программу, в которой говорилось, что прокуратуре стало известно, как он планировал отравление сотрудников милиции. Они обвинили его в том, что он являлся организатором «Площади Перемен», и заявили, что нашли в его доме химикаты и план покушения.

Никто в это не верил. Группа решила показать властям, кто настоящие организаторы. Они напечатали маски с лицом Степана и сфотографировались: «Мы все Степан Латыпов», — написали они в инстаграм.

Но первоначальный оптимизм начал угасать. Мирные марши становились малочисленнее, поскольку участие было все более опасным. Во время послевыборных баталий Светлану задержали и выслали в Литву. В Вильнюсе она стала называть себя «лидером демократической Беларуси». Вокруг нее образовалось целое квазигосударство, поскольку другие политические деятели, работники НКО, волонтеры и гражданские активисты бежали или были изгнаны из страны в Украину, Грузию, Литву или Польшу. Те, кто не бежал, были арестованы. В Минске совсем не осталось лидеров протеста.

Вскоре после выборов Путин публично поздравил Лукашенко с победой, но московский покровитель не предпринимал никаких других масштабных шагов в поддержку соседа. Люди, мыслившие прагматично, знали, что их судьба завязана на Москве. Учитывая личную неприязнь между двумя лидерами и слухи о том, что кандидаты от оппозиции на самом деле были агентами Кремля, люди ожидали, что, возможно, Путин откажется от своей поддержки Лукашенко. Светлана и другие представители оппозиции постарались показать себя геополитически нейтральными по отношению к России и ЕС. «Это не имеет ничего общего с желанием присоединиться к ЕС или НАТО», – говорили они. – Мы просто хотим свободных выборов».

Но в середине сентября Лукашенко и Путин встретились в Сочи, и Кремль предоставил кредит в размере 1,5 миллиарда долларов, закрепив дальнейшую поддержку режима Лукашенко. Лукашенко окопался, перетасовал силовые структуры, продвинув по карьерной лестнице сторонников жесткой линии, и быстро начал заигрывать с Россией. Некоторые из его жестов были показными, как, например, плавный отказ от нейтралитета страны по Конституции, другие были более конкретными. Он освободил наемников Вагнера, а Росгвардия, как сообщалось, подписала соглашение о сотрудничестве с МВД Беларуси для борьбы с «терроризмом и экстремизмом».

Все были уверены, что в открытых чатах сидят силовики и следят за ними. «Нам нужно создать новый секретный чат», — шептали друг другу жители двора, когда встречались на игровой площадке. Но никто не хотел быть администратором, это было слишком опасно. «Я возьмусь», — решила Диана. Она устала слушать, как все повторяют одно и то же, не предпринимая никаких действий. Секретный чат быстро наполнился энтузиастами. Диана подумала, что он становится слишком большим, чтобы быть безопасным. Ей нужна была уверенность в каждом участнике чата. Я Диана, администратор чата. Я хочу услышать каждого из вас, приватно или публично. Для уверенности мне нужно ваше настоящее имя и фотография. Не стесняйтесь. И она загрузила и отправила свое фото. Она старалась встретиться со всеми лично или на игровой площадке, или во время прогулки. Она хотела узнать, кто они такие, чего хотят и какими навыками обладают, чтобы быть полезными Площади. Когда это было сделано, осталось порядка 60 человек.

Каждое воскресенье в 7 утра Диана выкладывала инструкции: «Доброе утро, ребята. Сегодня ответственный день. Мы собираемся на марш. Кто не идет, поддерживайте идущих. Всем, кто выходит: первое, что мы делаем, это чистим всю нашу историю, затем удаляем фотографии. Всем удачи. До встречи вечером». Перед выходом она удаляла всю переписку в чате и возобновляла ее в 17:00 фиктивным опросом, что-то вроде: «Как вам погода от 1 до 10?»

Предварительно Диана присвоила каждому участнику чата номер, и какой бы вопрос она ни задавала, все должны были ответить своим назначенным номером. Если кто-то отвечал другим номером или вообще не отвечал, Диана допускала, что этот человек был каким-то образом скомпрометирован, и удаляла его из группового чата. Каждый вечер до наступления полуночи Диана просила всех отметиться под своими номерами.

В чате правила демократия: участники обсуждали свои будущие действия и голосовали за идеи. Диана была прирожденным лидером, при необходимости строгая, не боялась высказывать свое мнение, хотя почти все в группе были старше ее.

На октябрь, по истечении трех месяцев после выборов, было задержано 16 000 человек и насчитывался 101 политзаключенный. Диана ввела для чата меры предосторожности. Все, кто идет на марш, должны ее об этом уведомить, чтобы потом она могла проконтролировать их возвращение. В тот день она записала ники на листке бумаги и спрятала его у себя в квартире. Вечером она порвет листок на мелкие кусочки.

Площадь Перемен успешно развивалась. Участники собирались там каждый вечер. Чуть ли не каждый день устраивали концерты и спектакли. В один из вечеров жители посмотрели видео, в котором ди-джеи благодарили жителей Площади. После ареста и 10-дневного заключения они бежали из страны. В другой вечер позвонила Светлана. В ноябре жители добавили к еженедельному набору субботние ярмарки, куда приносили еду, разные мелочи, такие как мыло ручной работы или поделки для детей. Многие задачи Диана делегировала— управление контентом на их телеграм-канале и в инстаграм-аккаунте, планирование вечерних выступлений. Был даже ответственный за термосы.

В своей квартире Диана держала заранее собранную сумку, которую называла «тревожным чемоданчиком». В нее она складывала предметы первой необходимости для задержанных. Она нашла товарища, которого всегда можно было разбудить посреди ночи и попросить отвезти ее в СИЗО, и он никогда не отказывал. Когда кто-либо освобождался, его встречали тортом, на котором глазурью было написано: «Герой Площади Перемен».

Вечером 11 ноября Диана узнала, что на парковочной будке кто-то маркером написал «Лукашенко — пи…», и спустилась с ацетоном, чтобы стереть надпись. Она не любила, когда люди делали на Площади что-то вульгарное. Роман Бондаренко, 31-летний директор магазина, которого все для краткости называли Рома, подошел к Диане с сияющим видом. «Я уволился с работы!» — радостно объявил он. Собеседование на вакансию графического дизайнера, о которой он до этого мечтал, прошло удачно. «Теперь я буду приходить во двор каждый день!»

Диана в первый раз встретилась с Ромой после того, как кто-то в чате предположил, что он тихарь, милиционер в штатском. Он всегда одевался в черное и ходил с надвинутым на голову капюшоном. Такие сотрудники в штатском следили за протестующими. Как-то раз Диана столкнулась с Ромой на Площади.

– Ты тихарь или нет? – спросила она.
– Я? – повернулся он к ней с недоверием, глаза голубые, широкие и искренние. – Я Рома! Я не тихарь!

В итоге люди убедились в порядочности Ромы, когда увидели, как он учит их детей рисовать на субботней ярмарке.

Как-то вечером прибежал Василий и резко сказал: «Нам нужно уходить сейчас же. Бусы без номеров приехали». Все знали, что это сулило проблемы, и для безопасности решили разделиться. Проходя мимо, Диана заметила на Площади чужаков. Они были в кепках, капюшонах и масках. Сев в машину, она написала в чат: Ребята, во дворе бусы. Пожалуйста, не выходите. Будем перевязывать ленты. Не выходим. Все поняли?

Все согласились.

Одна женщина не видела сообщения. Она возвращалась с ребенком из магазина и столкнулась с этими мужчинами в масках. К ней присоединилась еще одна проходившая мимо женщина. Рома наблюдал из окна.

«Я выхожу», — написал он в чате.

Через семь минут он написал снова: «Выходите».

Никто не отреагировал. Диана почувствовала, что произошло что-то неладное. «Ребята, что случилось? – написала она. — Почему так тихо?»

– Была драка, некоторые разбежались, — написали в ответ.
– Кого-то забрали?

У жителей был доступ к придомовым камерам видеонаблюдения, и они начали скачивать и просматривать записи. На видео Диана видела, как мужчины в масках пристают к Роме. Было очевидно, что он вышел не для того, чтобы подраться. Пытаясь защитить женщин, он стоял, засунув руки в карманы. Мужчины начали избивать его, а потом утащили. Диана не слишком волновалась. Это было похоже на обычное задержание. Нужно найти Рому и подвезти ему тревожный чемоданчик.

Несколько раз звонили в участок и в ответ слышали, что никого по имени Роман Бондаренко там нет. Когда они снова позвонили, им сказали, что Рома был там, но ему стало плохо, и его отправили в больницу. Когда позвонили в больницу, трубку никто не взял. Диана подумала, может быть, они сломали ему руку или ногу, когда грузили в бус. «Мы должны поехать и подвезти ему вещи», — написала она в чате. «Пять минут».

Куча народа приехала в больницу в 2 часа ночи. После долгих выяснений и уточнений имени работница регистратуры сообщила Диане, что Рома находился в операционной. Когда Диана дозвонилась в хирургическое отделение, ей сказали, что Ромы там нет.

«Какого черта?» – спросила Диана повышенным тоном. Она была уставшей и злой. «Я номер не из головы взяла! В регистратуре мне сказали, что Романа доставили к вам. Сегодня мне весь день все отвечают, что Рома к ним не поступал».

Работница регистратуры поманила Диану и передала ей еще один номер. Диана посмотрела на нее с раздражением.

— Я ошиблась, — неловко сказал она. — Он не… в хирургии.
— А где?
— В нейрохирургии.

Диану начало трясти. Она не хотела думать о том, что это значит. Ей потребовалась минута, чтобы собраться мыслями. Когда она дозвонилась в нейрохирургию, то узнала, что Рома уже несколько часов лежал на операционном столе.

— В каком состоянии он поступил? — спросила Диана.
— В бессознательном.
— Спасибо. – и Диана положила трубку. Все сидели молча.

Рома умер в 7:10 вечера следующего дня. Весь день главные телеграм-каналы и СМИ муссировали его историю. Группа покинула больницу, поклявшись, что то, что произошло с Романом Бондаренко в его собственном дворе, станет известно везде. До самой темноты они разыскивали семью Ромы, чтобы сообщить его родным о случившемся. Они также связались со всеми журналистами и каналами, с которыми только могли. К вечеру Площадь была переполнена протестующими, как никогда ранее.

На следующий день была объявлена минута молчания. Было ощущение, что весь Минск замер в один момент. Как только минута подошла к концу, машины загудели и весь город завыл в унисон. Еще больше людей заполнили Площадь со свечами и цветами. «Не забудем, не простим», — скандировали они сквозь слезы.

Власти отрицали ответственность за смерть Ромы, заявив, что он был убит в драке, а Лукашенко рассказывал журналистам, что Рома был «пьян». В ответ кто-то слил копию Роминой медицинской карты, в которой говорилось, что в его организме не было алкоголя. Он умер от гематомы.

Телеграм-каналы начали призывать к воскресному маршу с конечной точкой на Площади. Кто-то призывал удерживать Площадь, как украинцы в 2014 году. Жителям Площади это показалось плохой идеей. «Площадь огорожена с двух сторон металлическим забором», — писали они всем в ответ. «Милиции будет легко всех поймать и арестовать». Никто не слушал. Участники чата начали патрулировать собственный двор, обращаясь с просьбой убрать палатки и снаряжение в другое место.

В то воскресенье марш был грандиозным. Диана с балкона наблюдала, как люди заполонили улицу. Во второй половине дня ряды силовиков двинулись навстречу демонстрантам, отрезая их через разные промежутки. Своими действиями они всколыхнули толпу. Диана бросилась вниз к подъезду как раз в тот момент, когда во двор начали сбегаться люди. Жители всех трех домов открыли двери и начали впускать людей внутрь, проводя их к лифтам и вверх по лестницам. «Ребята, бегите!» — кричала Диана, видя, как черные тучи спецназа сгущались сначала с одной стороны, затем с другой. Цветные одежды проносились мимо ее глаз, люди вбегали через входную дверь подъезда. Она успела захлопнуть ее в последнюю секунду.

Но милиции вскоре удалось проникнуть внутрь, и они стали ходить по квартирам. «Они здесь», — докладывал один. «Здесь тоже», — добавлял другой.

Так как Диана жила на последнем этаже, ей не пришлось кого-либо укрывать. Она, ее мама и Тима тихо сидели, погасив свет. Ее мать пребывала в ужасе, но Диана не чувствовала страха. После смерти Ромы она не чувствовала ничего, кроме ярости. «Почему мы должны бояться? Мы в своей квартире». Диана включила свет и начала шуметь.

Чат бурлил рассказами. В некоторых квартирах находилось до 20 человек. Где-то хозяева отказывались открывать свою дверь. Другие открывали с издевкой.

— Здесь есть люди? — спрашивали силовики.
— Да, один за диваном и двое в шкафу.

Силовики думали, что так шутят, и уходили.

Одна женщина рассказала, что служит в церкви, и объяснила семерым нашедшим у нее убежище людям, что они прихожане такой-то церкви на такой-то улице. Она научила их некоторым молитвам и провела онлайн-проповедь. Когда постучала милиция, она открыла дверь.

— Что здесь! — спросил сотрудник, глядя на сидевших в зале людей.
— Мы слушаем слово Божье, — пояснила она и протянула офицеру экран своего телефона. «Здравствуйте!» — прогремел голос батюшки.

Две журналистки Белсат, оппозиционного телеканала с офисом в Варшаве, вели стрим с 14-го этажа. Чтобы их найти, милиция запустила над домом дрон. Они выломали в квартире дверь и задержали их. Девушек приговорили к двум годам лишения свободы. Это были первые уголовные обвинения, предъявленные журналистам, освещавшим акции протеста. Около 100 человек укрылись в подвале. Они прятались там 16 часов без тепла, света и еды.

Некоторые сотрудники милиции просто отводили людей к бусам, а некоторые пользовались случаем, чтобы нанести задержанным удары кулаком или ногой. Диана думала о системе, убившей Рому. В течение стольких лет все они были ее частью, платили налоги или работали непосредственно на государство. Диана знала, что люди просто хотели выжить. Потом они проснулись и стали строить самую красивую версию своей страны, не только люди из трех домов, а все те, кто сердцем прочувствовал эту Новую Беларусь. Вот только когда они смогут начать жить в этой стране?

На следующее после марша утро соседи лицезрели наряд милиции, который патрулирвал на Площади 24 часа в сутки, семь дней в неделю. И так почти пять месяцев. По паре сотрудников у каждого дома и три пары на детской площадке. До этого мурал закрашивали и восстанавливали так часто, что все уже сбились со счету, но вроде как не менее 18 раз. Теперь его снова не было.

Милиция патрулировала двор и в снег, и в дождь, проверяя у людей документы, удостоверяющие личность, чтобы убедиться, что это жильцы близлежащих домов. Все это время секретный чат продолжал бурлить. Были организованы районные марши. Участники групповых чатов объединялись с другими чатами и совершали короткие тайные выходы. Жители Площади устраивали секретные акции в своих подъездах: снимали людей, стоявших в пять рядов спиной к камере, выстроившихся на фоне милицейского патруля в их дворе. Или фотографировались за парковкой с бело-красно-белым флагом, прямо под носом у силовиков, и затем выкладывали в сеть. 12-го числа каждого месяца они выпускали на своих каналах видеоролики в память о смерти Ромы. Они без конца мечтали о том, как восстановят мурал.

Цена даже небольших протестов росла. К апрелю было уже более 350 политзаключенных. То, что раньше было административным арестом на срок от 5 до 15 суток, превращалось в бессрочное предварительное заключение с возможными уголовными обвинениями, после которых давали годы тюремного заключения. Но если они опустят руки, расплачутся и замолчат, то в чем тогда смысл Роминой смерти? — спрашивала себя Диана. Нет, они должны продолжать бороться, расклеивать стикеры и выкладывать фотографии. Мелкие акции набирали оборот. Это было важно.

8 апреля 2021 года люди проснулись и увидели пустую Площадь — патрули исчезли. И они начали строить планы. Если первые несколько раз они восстанавливали ди-джеев в основном у всех на виду, то теперь уже были опытными. Они собрались на парковке в полночь 8 мая, накануне Дня Победы в Великой Отечественной войне. Все они шли своими маршрутами, избегая камер наблюдения. У каждого была своя задача — кто-то стоял на страже, кто-то вешал ленточки, кто-то работал над флагом, кто-то рисовал мурал. На парковке они переоделись в одинаковые белые защитные костюмы, надели перчатки, чтобы не оставлять отпечатки пальцев, и взяли все необходимое. Они надели наушники, настроились на один и тот же канал и стали ждать.

Получив сигнал, Диана и Василий прошли прямо к трансформаторной будке. Даже если бы кто-то стал кричать на нее, Диана точно бы этого не заметила: в ее ушах раздавались удары собственного сердцебиения. Трафарет с ди-джеями был большим. По мере необходимости Диана держала его для Василия, а он для нее. Вот он взобрался на стену и повис над ней на металлической трубе. Они действовали в тандеме как один слаженный механизм. Диана закрасила низ и подбросила банку с краской Василию, который поймал ее в воздухе и начал красить у себя. Он бросил ей банку обратно, и она поймала ее одной рукой. Адреналин бил так сильно, что она то и дело чувствовала, как выпрыгивала из собственного тела. Они уложились в четыре минуты.

Ленты развешены, флаг поднят, мурал нарисован. Они вернулись на стоянку, переоделись и ушли, как и планировали. Все они какое-то время прогулялись по району, выбирая разные маршруты, а домой возвращались в разное время через разные подъезды. У всех кружилась голова, никто ничего не заметил. Через несколько часов фотографии мурала были повсюду — в новостях, в телеграм, на Tut.by. Площадь Перемен вернулась.

Их схватили на следующей неделе. Одна из участниц, Таня, нарушила правила и пошла домой сразу со стоянки. Ее лицо было заснято на всех камерах видеонаблюдения. В пятницу в 7 утра к ее двери подошли сотрудники милиции в штатском. Она продержала их за дверью где-то с час, вызывая милицию на милицию.

Когда по чату пошли слухи, люди запаниковали. Если в чем-то они и были уверены, так это в способности беларусских спецслужб давить на самое слабое место — они знали, что у Тани ребенок-инвалид, так что много усилий не потребуется. Все боялись, что будут следующими. Кто-то начал чистить свою квартиру от всего компрометирующего. Диана выключила телефон, чтобы дать себе время подумать. Ей нужно было сохранять самообладание и отвести Тиму в детский сад. Она пошла в ванную, чтобы принять душ. Включив воду, она начала чистить телефон. Раздался стук в дверь.

Диана открыла прямо в полотенце, полуголая. «Здравствуйте, я душ принимаю, — сказала она. — Входите или оставайтесь там, но мне нужно одеться». Она вернулась в ванную и выругалась про себя. Она удалила чат, контакты, отписалась от оппозиционных телеграм-каналов и вышла из ванной с чистым телефоном.

Двое мужчин заявили, что они из отдела уголовного розыска. «Ты знаешь, зачем мы здесь», — сказали они и попросили позвонить Василию. Она сказала им, что у нее нет его номера, и показала им свой чистый телефон. Но тут мелькнуло уведомление. Это было сообщение от Василия: «Кто-то стучится в мою дверь».

Один из сотрудников забрал у Дианы телефон. «Открывай, все в порядке», — написал он и нажал «Отправить». Диана была в бешенстве, но ничего не могла поделать. Один из следователей был разговорчив, шутил о том, о сем, а другой молча стоял в маске в прихожей. Затем ей сказали, что она должна проехать в участок.

По дороге в местное отделение милиции тот, что разговорчивый, спросил ее: «Диана, вы за перемены?» Когда она сказала ему «да», он спросил, почему. «Потому что даже муж и жена, если их что-то не устраивает, не остаются вместе 26 лет. Они разводятся, — сказала она. – Это нормально, когда люди что-то меняют в своей жизни. У них есть право выбора. А у нас нет права выбора. У нас есть только один выбор. Всю свою жизнь я видела одно и то же. Я практически при нем родилась и, возможно, при нем и умру».

«Вы замужем?» – спросил он. Диана сказала ему, что разведена. Он продолжал говорить, пока второй сотрудник молча вел машину. Играли в хорошего и плохого полицейских?

Когда они приехали в участок, тот, что молчал, снял пальто, маску и бросил на стол бумаги, которые принес с собой. «Почему я должен возиться с этой х…?» Он продолжил ругаться: «Ребята нарисовали какую-то х…, что мне теперь — убить их? Я должен за ними гоняться? Что у меня других дел нет?»

Диане пришлось сдерживать смех. Поначалу она приняла его молчание за устрашение. Теперь она понимала, что система была настолько же сыта по горло самой собой, как и ее граждане.

Серьезных обвинений они предъявить не смогут, сказала себе Диана. В милиции все действовали по прописанному сценарию, каким бы он ни был. Они приказали кому-то принести ей шаурму, а потом спросили ее, согласна ли она предоставить свой телефон в качестве доказательства. В системе были трещины, через которые пробивалось что-то человеческое. Днем ей объявили, что ее дело передают другому следователю. Следователь вздохнул, когда увидел, кому. Кто-то вошел и надел на нее наручники, держа руки за спиной.

Диана говорить отказывалась. Ее поместили в камеру размером полтора на два метра с бетонной скамейкой и без окон. Позже к ней добавили четырех жриц любви, а вечером привели Таню.

Таню допрашивали весь день. Ее глаза были широко раскрыты, и она вся дрожала. Таня призналась, что рассказала следователям о том, что Диана была администратором секретного чата и что Диана с Василием нарисовали мурал. «Меня пытали», — сказала она Диане. «Я назвала первое же имя, которое пришло мне в голову. Они сказали, мол если ты сейчас нам все расскажешь, мы отпустим тебя домой».

В 2 часа ночи их подвели к автозаку, который должен был отвезти в изолятор временного содержания. Диана повернулась лицом к стене. За ее спиной раздался голос:

— На теле есть синяки, ссадины?
— Нет.
— Будут.
— Ты беременна?
— Нет.
— Будешь!

Диана обернулась и увидела мальчишку не старше 18 лет, ростом ниже ее сантиметров на тридцать. Он слабо справлялся с ролью устрашителя. «Даже твои шутки ниже тебя», — бросила она ему.

Диану обвинили по статье 341, осквернение сооружений и порча имущества наказываются лишением свободы на срок до трех лет. Она по-прежнему надеялась, что следователи просто следовали протоколу, и решила, что не будет бояться.

Каждый третий человек, которого знала Диана, прошел через это. Это было похоже на просмотр фильма, сюжет которого кто-то выдал заранее. О, свет действительно горит все время, — удивилась Диана. И правда, что чертовски холодно. Еда действительно несъедобная. Вот стало ясно, что ей не дадут матрас и простыню. Она знала, что дело рассматривается по политическим мотивам. Все рассказывали, что только политическим власти запретили выдавать постельное белье. Тем не менее, она считала, что по сравнению с другими с ней обращаются относительно неплохо. Никто не поднял на нее руку.

Диану все выходные возили то в участок, то обратно в СИЗО. За три дня она ела всего один раз и начала думать, как хорошо, что Таня назвала ее и Василия. Кто еще способен выдержать такое давление и держать рот на замке.

У следователя был вариант отпустить Диану и Василия под залог, но он выбрал одну из самых карающих мер пресечения. Василий остался в предварительном заключении и был доставлен прямо в тюрьму примерно в 50 километрах к северо-востоку от Минска. Диана, как мать-одиночка, получила домашнюю химию, вроде домашнего ареста. Ей было запрещено выходить на улицу, кроме как на работу и с работы. Она даже не могла отвести Тиму в школу. Ей не разрешалось пользоваться ни телефоном, ни интернетом вплоть до общего с Василием судебного заседания в августе.

Утром Диана пришла на работу, а в салон наведались люди из санстанции на предмет «нарушений». Никому не нужно было рассказывать, что делать: начальник Дианы уволил ее и сказал, что, возможно, придется закрыть салон из-за давления со стороны режима. Весь адреналин после дней заключения испарился. Диана стала безработной, а теперь лишиться работы могли и другие работницы салона. В тот же вечер, поскольку ей запретили пользоваться телефоном, она написала бумажное письмо, чтобы передать его в свой чат. В нем она просила участников чата защищать друг друга. Затем она уселась на диван.

Ей было нечем заняться — ни работы, ни общественной жизни. Даже ее сын весь день отсутствовал. Она впала в глубокую депрессию и два месяца только ела и спала. Она не хотела, чтобы кто-либо к ней приходил, прикасался к ней, смотрел на нее. Она набрала 10 килограмм. Вокруг нее рушилась Новая Беларусь, которую они строили — ничего из того, что они делали, не имело никакого значения.

По всей стране репрессии проникали, словно газ, медленно отравляя воздух, которым они дышали. 75-летнюю женщину оштрафовали за публикацию фото с бело-красно-белым зефиром. Другую женщину арестовали за ношение спортивных брюк с бело-красно-белыми лампасами. Мужчину оштрафовали за то, что он вывесил лист бумаги с надписью «Это не флаг». 65-летнюю пенсионерку, возвращавшуюся из церкви, арестовали за красно-белый зонт. Женщину задержали во время хоровода вокруг елки за «активное участие в несанкционированном митинге». Двух девушек, одетых в новогодние костюмы, арестовали за то, что они раздавали детям конфеты. Еще одну женщину привлекли к ответственности за ношение белых носков и красных кроссовок.

По данным Белорусской ассоциации журналистов, с августа 2020 года по март 2021 года власти задержали около 400 журналистов по административным делам. Не менее 100 человек получили короткие сроки тюремного заключения. Власти приняли законы, запрещающие журналистам «дискредитацию» государства, тем самым исключая любую критику режима.

18 мая в офисе Tut.by прошли обыски. Государство задержало 15 сотрудников, в том числе главного редактора, генерального директора, журналистов, руководителей проектов и бухгалтеров. Tut.by обвинили в уклонении от уплаты налогов и объявили «экстремистским». Самый известный беларусский портал был уничтожен. Оставшиеся журналисты уехали в Киев и запустили новостной сайт под названием «Зеркало».

В конце мая самолет Ryanair, следовавший в Вильнюс из Афин, был вынужден приземлиться в Минске из-за выдуманной угрозы взрыва. После посадки самолета власти задержали Романа Протасевича, 26-летнего бывшего редактора NEXTA, телеграм-канала с более чем двумя миллионами подписчиков, который освещал и продвигал массовые акции протеста. Через несколько дней после ареста Протасевич появился на государственном телевидении в синяках, заявив, что с ним хорошо обращаются и что он действительно несет ответственность за «организацию массовых беспорядков».

ЕС ввел четвертый пакет санкций и заблокировал большую часть авиарейсов в Беларусь и через Беларусь. Лукашенко в ответ вообще запретил беларусам покидать страну; пересечь границу могли только те, кто имел ПМЖ в других странах, а также по ряду исключений в официальном порядке. В июне главная правозащитная организация Беларуси «Вясна» признала Василия политзаключенным — на первую годовщину украденных выборов он был одним из 608 человек.

Двоюродный брат Дианы передал ей в телеграм контакт человека по имени Федор, который обещал помочь тем, кто подвергался политическому преследованию, бежать из Беларуси. Диана больше ничего о нем не знала. Она использовала второй телефон, чтобы выйти с ним на связь, и он попросил ее заполнить анкету для верификации. Когда он связался с ней, чтобы скоординировать побег, Диана поняла, что у нее нет сил даже на то, чтобы спасти саму себя.

В том же месяце во время судебного процесса в Минске арборист Степан пытался покончить с собой. Он сказал отцу, что власти оказывали на него давление, чтобы он признал себя виновным, иначе они придут за его друзьями и семьей. Стоя в арестантской клетке в зале суда, Степан вонзил себе в шею ручку и рухнул на скамейку. Его отвезли в больницу на операцию, а затем снова посадили в тюрьму и приговорили к восьми с половиной годам лишения свободы.

В середине июля белорусские власти как минимум в 10 городах провели обыски более чем в 60 домах и офисах крупных организаций: в Белорусской ассоциации журналистов; в Беларусском ПЕН-центре, руководителем которого являлась лауреат Нобелевской премии Светлана Алексиевич; в старейшей независимая газете страны и даже в организациях, работавших с пожилыми людьми и людьми с ограниченными возможностями. Лукашенко подписал указ о том, что лица, уличенные в участии в экстремистской деятельности или причинении тяжкого вреда интересам страны, могут быть лишены гражданства.

После двух месяцев домашнего ареста Диана загрузила приложение для утренних тренировок и начала двигаться, всего по несколько минут каждый день. Она начала гладить белье, мыть посуду. Постепенно она осознала реальность, которая оказалась еще хуже той, что была известна ей ранее. Приговоры стали просто карикатурными — одного из кандидатов в президенты на закрытом судебном процессе приговорили к 14 годам лишения свободы. Стало ясно, что ей надо бежать.

Суд над Дианой и Василием длился два дня. Все прошло именно так, как и ожидалось. Василия осудили на два года. Диану приговорили еще к двум годам домашней химии. Тем же вечером Диана сказала Василию, что уже все для них подготовила. Надо было убираться из Беларуси.

Диана не могла бросить Тиму, но не хотела рисковать и везти его через границу нелегально. Если бы она уехала без него или попала в тюрьму, государство могло взять Тиму под свою опеку и поместить в детский дом. Федор придумал план, но деталей не сообщал. Он никогда не раскрывал весь маршрут на случай, если кого-то задержат во время пути.

Однажды вечером в конце августа Диана надела теплые леггинсы, майку, футболку, рубашку с длинным рукавом и тонкую куртку. Она упаковала свои лекарства от Крона, две футболки, три комплекта нижнего белья и две пары носков. Федор сказал, что она должна взять с собой не больше, чем можно уместить в рюкзак.

Было 7 часов вечера, когда Диане пришлось попрощаться с матерью. Они решили не плакать. «Поезжай, устраивайся, а потом я к тебе приеду», — сказала мама.

— Почему ты вечно меня преследуешь? – пошутила Диана. – Я переехала из Могилева в Минск, ты за мной. Я переехала в квартиру, ты поселилась рядом. Сиди себе в своей Беларуси!

Диана и Тима сели в микроавтобус вместе с молодым студентом, с которым она познакомилась за сутки до этого. Они вместе доехали до границы, а затем Диана отправила Тиму с практически чужим человеком. Они сказали ему, что играют в шпионов. Он должен был вести себя очень, очень тихо и быть внимательным. Она не сказала ему, что понятия не имеет, когда они снова увидятся. Она не показывала вида, что очень расстроена. Студент отправил ей сообщение, как только они пересекли границу.

Я надеюсь, что когда мой сын спросит: «Папа, а что ты сделал для установления справедливости в Беларуси?»
Я скажу ему: «Я отсидел в тюрьме за свою страну».

К Диане и Василию присоединился Алекс, айтишник, который спасался от возможного тюремного заключения за комментарий, который он оставил в интернете. Втроем они поселились на съемной квартире в другом городе и стали ждать. Диана волновалась за Тиму. Она знала, что он в Киеве, в доме, полном прибывших из Беларуси людей, но не знала точно, где он и с кем. Они созванивались каждый день, но в остальном Диане приходилось доверять связям Федора.

Диане, Василию и Алексу было сказано, что они должны быть готовы к переходу в любое время, но дни растянулись на недели. Федора обсуждали постоянно. Они стали спорить, кто должен написать ему сообщение, чтобы напомнить об их существовании. Беглецы никому не могли сказать, где они и что с ними. В чате Диана сообщила, что заболела ковидом и поехала в деревню к бабушке, чтобы поправиться. Бывало, оставаясь одна, Диана плакала. Прошло уже так много времени. Стало холодно, а теплой одежды у нее не было, и Василий отдал ей свою толстовку. «Когда это закончится?» — спрашивала она себя.

Однажды в октябре, после шести недель ожидания, позвонил Федор. «Сегодня, – сказал он. – Сейчас. Соберите вещи. Вы уезжаете».

Они сели в машину со своим проводником. На заднем сиденье сидели трое мужчин, а Диана несколько часов пролежала у них на коленях по ухабистым дорогам. Они выбросили свои SIM-карты, выключили телефоны и пошли в указанном направлении. В лесной чаще Диана ощутила приступ страха, но адреналин пересилил его. Она порвала штаны, пробираясь через колючую проволоку. Алекс порвал пальто. Когда они добрались до Украины, то прыгали, словно малые дети.

«В воздухе витают частицы свободы!» – кричали они.

Василий и Диана зашли в кафе в центре Киева, чтобы встретиться со мной. В середине октября было уже холодно, а в столицу Украины они прибыли неделю назад. Они собирались отправиться дальше в Польшу, но для этого нужно было подготовить документы и снова ждать. В тот день жена и сын Василия ехали на автобусе из Беларуси в Украину через официальный пограничный переход, и он очень нервничал — а вдруг кто-то пронюхал о его побеге, и его семья понесет наказание за его преступления. Диана забрала Тиму, который сначала ее не узнал. «У тебя раньше не было этого свитера», — сказал он.

Когда я снова встретила Диану и Василия вечером за ужином, они были одеты в одинаковые толстовки с надписью «Я живу на Площади Перемен» и логотипом с двумя ди-джеями. Василий по-прежнему волновался. Его семья все еще находилась в автобусе. К концу ужина, после рассказа об своих похождениях, он загрустил. Они так много сделали, чтобы изменить Беларусь, а вместо этого оказались в Украине.

«Когда на твоей площадке убивают человека, и ты видел это практически своими глазами, ты не можешь это развидеть», — сказал он мне. «Я надеюсь, что когда мой сын спросит: «Папа, а что ты сделал для установления справедливости в Беларуси?», я ему отвечу: «Я отсидел в тюрьме за свою страну». А если он спросит: «Почему ничего не изменилось?» Я скажу: «Потому что твой отец и еще несколько человек были готовы провести время в тюрьме, а другие – нет».

Диана добавила: не все были готовы или способны отбывать срок. Она не могла, потому что была матерью-одиночкой. Василий сказал ей, что в этом и дело — людей с уважительной причиной было много, а конечный результат все тот же – к их движению присоединилось недостаточно людей.

Через несколько недель они оба получили документы и смогли отправиться в Польшу. Василий и его семья поехали в Гданьск, а Диана и Тима — в Варшаву. Я встретилась с ней там в ноябре, в однокомнатной квартире, где она вместе с Тимой и Алексом отбыли обязательный карантин из-за ковида. В первый день, когда Диана вышла из изоляции, она плакала. Ее наполнили смешанные чувства: облегчение от того, что она наконец-то оказалась на свободе, и сожаление обо всем, что оставлено позади. Варшава была большой, серой и холодной. Все казалось чужим. Она создала страницы для пожертвований на различных веб-сайтах диаспоры, но помощи поступало мало. Ей не терпелось устроить Тиму в школу, найти постоянную квартиру и начать искать работу. Мы сходили на беларусскую акцию солидарности, которая еженедельно проходила в центре Варшавы. В то воскресенье было сыро и дождливо. Людей было мало. Большинство были в масках, опасаясь за свою безопасность даже в Польше. Мы не стали задерживаться там надолго.

Каждый раз, когда мы поднимали тему провала протеста, Диана говорила: «Площадь Перемен — это не место, это люди. Хотя она сбежала, кто-то остался. И ни те, кто уехал, ни те, кто остался, не сдадутся», – сказала она. Диана по-прежнему была погружена в чат, часами в нем общалась и строила планы. Она была не одна.

Волны репрессий за три десятилетия уже создали небольшое раздробленное ядро оппозиции беларусов в изгнании, в основном сосредоточенное в Польше и Литве, финансируемое правительствами, которые уже давно с подозрением относятся к российским амбициям. Затем в 2020 году к ним примкнули новоприбывшие, бежавшие от последних репрессий — Украина, Польша, Литва и Грузия проявили гибкую политику в отношении ВНЖ или гуманитарных виз для беларусов. По мере того, как все больше людей спасалось бегством, они называли себя не беженцами или изгнанниками, а временными переселенцами, ожидающими возвращения домой.

В Вильнюсе я встретилась с Федором. На самом деле их было двое, и они создали Инициативу по экстренной релокации после того, как сами с большим трудом выехали из Беларуси. По их оценкам, они помогли легально пересечь границу сотням беларусов, не внесенным в списки лиц, которым запрещен выезд, и десяткам нелегальных беженцев, которые, как Диана, скрывались от наказания.

Я просидела с ними несколько часов, пока они вели молодую женщину через границу с помощью сообщений и звонков в телеграм. В то утро она вышла из СИЗО, и, по их мнению, у нее были сутки, прежде чем она окажется в списке невыездных. В какой-то момент она расплакалась на границе, будучи уверенной, что ее заставят вернуться на белорусскую территорию. Федоры сохраняли спокойствие и говорили твердым голосом, чтобы заставить ее следовать их указаниям. Спустя час терзаний она добралась до Украины.

В отличие от других беженцев, беларусы, с которыми я встречалась на протяжении трех месяцев в Вильнюсе, Варшаве и Киеве, не начинали строить новую жизнь. Они сохраняли свои беларусские SIM-карты и оплачивали ежемесячные счета дома в Беларуси. У них были квартиры, которые они не продали, машины, которые они где-то припарковали. Их ближайшие родственники остались в стране, и поэтому они опасались, что им будут мстить. Многие предполагали, что уезжают всего на месяц, как раз достаточно, чтобы ситуация разрешилась.

Когда Светлана только приехала в Вильнюс, к ней присоединилась небольшая группа волонтеров, которые месяцами жили в отеле Hilton. Как лидер демократической Беларуси Светлана постоянно находилась в разъездах. Она встречалась с канцлером Германии Ангелой Меркель, президентом Франции Эммануэлем Макроном и президентом Байденом, выступая в защиту революции и за ужесточение санкций против режима. «Пока люди несвободны, ты просто не имеешь права остановиться», — сказала мне Светлана в Вильнюсе.

Новоизгнанные беларусы образовали вокруг нее различные псевдогосударственные структуры. Были советники по будущей Конституции и экономической реформе. Группа бывших сотрудников силовых ведомств создала ByPol, сокращенно «Полиция Беларуси», поставив перед собой задачу поддерживать новых перебежчиков, расследовать случаи злоупотребления властью со стороны милиции и публиковать результаты своих расследований. Другая группа, называющая себя беларусскими киберпартизанами, задалась целью вывести из строя цифровую инфраструктуру режима и раскрыть личные данные сотрудников силовых ведомств. Коллектив программистов, работающих на безвозмездной основе, нашел способ отправлять пожертвования в Беларусь путем не отслеживаемых пиринговых переводов криптовалюты.

Переселенцы искренне верили, что дни Лукашенко сочтены и, поскольку Лукашенко создал систему, полностью выстроенную на его личности, как только он уйдет, режим мгновенно рухнет. Власти пытались разорвать связи между эмигрантами и жителями Беларуси, объявив некоторые телеграм-каналы экстремистскими и приняв новый закон, согласно которому подписавшиеся на их контент лица становились частью «экстремистского формирования». Так супруги, пересылавшие друг другу ссылки на «экстремистские» материалы, получили четыре месяца лишения свободы. Люди стали массово отписываться от каналов.

К декабрю, несмотря на многочисленные пакеты санкций, режим выстоял, во многом благодаря постоянной финансовой поддержке России. Экономика Беларуси даже выиграла от роста цен на сырьевые товары, в том числе на калий, который является вторым по величине экспортным товаром страны. Со своей стороны, Лукашенко признал аннексию Крыма Россией и подписал программу из 28 пунктов, которая приблизила Беларусь и Россию к союзному государству 1999 года. Лукашенко и Путин подписали совместную военную доктрину, но не дальнейшую политическую интеграцию.

С лета режим Лукашенко способствовал наплыву беженцев у границ Литвы и Польши, чтобы заставить ЕС снять санкции против его страны. Лукашенко, похоже, наслаждался зрелищем гуманитарной катастрофы. «Вы ввели против меня санкции, — сказал он. — Вы надели мне на шею петлю, чтобы задушить, и вы, мерзавцы, хотите, чтобы я вас защищал? Этого не будет».

Когда мы с Дианой встретились в Варшаве, кризис достиг своего апогея. Лукашенко пригрозил перекрыть транзит газа в Европу, но Путин вмешался и не позволил этого сделать. Газ не принадлежит Беларуси, и не ей его перекрывать. Беларусский режим позволил некоторым репортерам быть свидетелями миграционного кризиса, и я подозреваю, что именно поэтому я смогла получить визу в конце декабря. Аккредитация для прессы была действительна в течение семи дней и вступила в силу незамедлительно. «Помни, что ты едешь в тюрьму», — написал мне один журналист из Минска, пока я собирала вещи.

В 20:30 я приехала на площадь Независимости в центре Минска и подошла к памятнику какого-то архитектора. Я постояла перед ним с минуту и сделала фото на телефон. Минск выглядел аскетичным, брутальным и красивым, безупречным, как все и обещали, но в то же время пустым и таким холодным. Легкий мороз обжигал мне кожу.

Я прочла следующее указание в моей инструкции: нужно было подойти к памятной доске, сфотографировать ее и постоять там минуту. Затем я должна была дойти до гостиницы «Минск», спуститься по лестнице в магазин, пройти по коридору и постоять у новогодней елки. Потом мне следовало подняться по лестнице и сесть на диван, а дальше отправиться на стоянку.

Диана спросила участников чата, не смогут ли они со мной встретиться. Они согласились и пообещали найти способ сделать это безопасно, поэтому прислали мне что-то вроде карты сокровищ с разноцветными символами и набором инструкций. Они будут наблюдать за мной, и как только убедятся, что я одна, они пришлют мне номер парковочного места.

К концу 2021 года политзаключенных было уже 969 человек. Меня предупредили о возможных проверках моего телефона на улице. Также была вероятность, что у меня будет хвост или персональный куратор. Большинство людей слишком боялись встречаться с журналисткой. Те, кто согласился, хотели встретить меня в городе, чтобы убедиться, что за мной нет слежки.

Пока я шла по своему маршруту, я с тревогой оглядывалась по сторонам. Как и в любой эффективной тоталитарной системе, у меня не было ясности, была ли опасность реальной или воображаемой. Когда я подошла к темной парковке, одна из машин помигала фарами, и я села рядом с мужчиной с надвинутой кепкой и маской на лице.

Он представился довольно сжато, вел машину и разговаривал с какой-то небрежной быстротой, словно месяцами копил мысли, которыми хотел поделиться. Мы доехали до парковки у Площади и прошли через боковой вход, затем поднялись по лестнице, минуя камеры, и вошли в квартиру, где меня уже ждала группа людей.

За столом, уставленным шоколадом, конфетами, мандаринами и чаем, я познакомилась с Су-шефом, Шамбербетчем, Жозефиной, Марионеткой, Моникой и Рэд, которые попросили меня использовать их прозвища для их же безопасности. (Когда я связалась с Таней, она сказала, что ее адвокат посоветовал ей со мной не разговаривать.) Два вечера подряд они шутили, подкалывали и перебивали друг друга как старые добрые соседи по комнате в общежитии. Их переполняла энергия, а также мысли, которые нужно было куда-то выдать. Они рассказали мне о своих знакомых, которые были вынуждены оставить госслужбу из-за того, что подписались за кандидатуру Бабарико. Соседи доносили на соседей. Детей заставляли позировать с красно-зеленым флагом или рассказывать биографию Лукашенко. Группа больше не могла собираться в кафе или где-либо вне квартиры. Они знали, что их могут арестовать в любой момент, но так громко и смело хохотали за столом на кухне, как будто опасность была иллюзией. Эта двойственность воспринималась мной с большим трудом.

«Физически мы не можем собраться компанией больше трех человек, — сказала Моника о нашей встрече. – Они сразу могут сказать, что это митинг».

«Здесь все доведено до абсурда, — добавила Марионетка. – В нашей судебной системе решили, что белое — это черное, и теперь ты с этим живешь. Если скажешь иначе, тебя расстреляют. Утрирую, конечно, но тем не менее. Этот абсурд во всем и везде».

«Те, кто был против Лукашенко, всегда относились к нему снисходительно, — сказала Моника. – Меня это всегда поражало. Он скажет какую-нибудь ерунду, а люди на этот счет шутят: ой, ну это наш колхозник, он опять что-то там выкинул. А на самом деле он делает ужасные вещи».

«У меня есть анекдот, который хорошо все объясняет, — сказал Шамбербетч. – Немцы взяли в плен русского, беларуса и американца. Американцу говорят, ок, предай свой народ, где они прячутся? Если не скажешь, то мы тебя повесим. Он такой, я не буду, и его вешают. Утром они возвращаются, чтобы проверить, мертв ли он. Мертв. Зовут русского. Мол, скажи, где твои товарищи-партизаны. Если не скажешь, то мы тебя повесим. Он отказывается говорить, и его вешают. На утро они возвращаются, чтобы проверить, мертв ли он. Мертв. Тогда спрашивают беларуса, расскажи, где партизаны. Он говорит, что не скажет, и его вешают. Утром возвращаются, а он все еще живой. Они такие, как это возможно? А он: «Ну, сначала немного давило вот здесь, — и показывает на свою шею, — но потом я как-то привык».

Участники группы знали, на какой риск они идут. «Я работаю удаленно», — объяснила Рэд, которая своими глазами видела августовское насилие. «Я слышу каждый шорох за дверью. Если кто-то где-то обо что-то ударяется, я вся напрягаюсь». У нее проступили жилы, так сильно она сжимала челюсть. «Я понимаю, что если меня повезут в участок, меня, скорее всего, посадят, но я не уеду. И так эта вечная неопределенность».

Единственное, что у них осталось, это символы. Двое из них носили белые силиконовые браслеты с двумя крошечными ди-джеями. Когда я поинтересовалась, они пояснили, что знают об опасности. Недавно мужчину задержали в кафе за то, что на нем был белый браслет, а сторонник Лукашенко вызвал милицию. После смерти Ромы каждый из них чувствовал свою ответственность. Не существовало места, где бы не присутствовал режим. Давление ощущалось даже в его отсутствие — на голых запястьях, с которых люди сняли браслеты. Раньше они кричали милиционерам: «Вон отсюда!» или «Покажи удостоверение!» Все примолкли. В этой тишине Шамбербетч стал объяснять, что в нем все сильнее кипит ярость. «Они думали, что задушат нас, но не выйдет, — сказал он. – Мы есть».

В начале февраля Беларусь стала оккупированной территорией. В страну было переброшено 30 тысяч российских военнослужащих, в том числе хорошо обученные подразделения специального назначения и воздушно-десантные войска. Они привезли с собой зенитные комплексы С-400, сотни самолетов, танков и бронемашин. Путин и Лукашенко отрицали, что это была лишь маскировка, российская военная хитрость, а вместо этого ссылались на ранее запланированные совместные учения под названием «Союзная решимость 2022». Это было крупнейшее развертывание сил Кремля на территории Беларуси со времен окончания холодной войны. В результате российские войска были дислоцированы в нескольких сотнях километров от Киева.

Никто не верил, что будет война. Движение «Новая Беларусь» было занято подготовкой протеста против конституционного референдума, который позволил бы Лукашенко оставаться у власти до 2035 года, а также дал бы ему пожизненный иммунитет от судебного преследования после его ухода. Предложенные изменения также включали поправку, отменяющую обязательство Беларуси быть нейтральной и свободной от ядерного оружия, что означало, что страна может разместить у себя ядерный арсенал России.

Рано утром 24 февраля российские военные вторглись в Украину. Когда я написала об этом группе, они были в ужасе. Их страна превратилась в одну большую российскую военную базу, граничащую с тремя странами НАТО. Лукашенко пытался оправдать свое участие в кровавой бойне Кремля. «Они намертво привязали нас к России, — сказал он. – Если только Россия рухнет, следующими будем мы. И даже не следующими, вместе туда пойдем».

Светлана и ее сторонники сразу заявили о своей твердой антивоенной позиции. Когда санкции стали напоминать те, что были недавно введены против России, движение в изгнании высказалось о том, что люди внутри страны готовы потерпеть. Что еще они могут сделать, чтобы остановить Лукашенко теперь, после того как не смогли его свергнуть? Но не все были столь же уверены. Санкции могли навредить простым гражданам. Имеющийся в прошлом опыт не совсем неоднозначный.

По мере того как продолжалась война, беларусские релоканты из Киева двинулись дальше на запад, многим из них пришлось спасаться бегством уже второй раз за год. В Варшаве Диана работала над открытием дома для вновь прибывших беларусов — сообщества, где люди могли бы получить консультацию по вопросам проживания, статуса беженца, медицинского обслуживания и школ. Группа «Дворовые активисты за рубежом», с которой она работала, сосредоточилась на обеспечении беженцев с Украины. Она участвовала в акциях протеста у беларусского и российского посольств и боролась с чувством стыда. Все это время они задавались вопросом, могли ли они сделать больше, чтобы остановить Лукашенко, освободить свой народ и, следовательно, предотвратить эту войну.

«Наша вина больше, чем наши попытки оправдаться, потому что мы не завершили начатое — нашу революцию, — сказала она мне. – Лукашенко сидит там и помогает России. Это наша вина. Два года мы пытались, но не смогли его свергнуть. Учитывая, что мы кричали, что нас большинство, мы должны были это сделать. Мы могли это сделать. Но говорить о том, что мы могли или не могли, — это просто разговоры. Мы даже особо не пытались. Мы могли перевернуть бусы, даже если в них было 20 силовиков. На наших маршах были тысячи. Но мы не попробовали. Наоборот, мы были мирными. Мы гуляли с цветами».

Светлана выпускала ролик за роликом в поддержку Украины и хвалила беларусских добровольцев, которые пошли воевать вместе с украинцами. Киберпартизаны парализовали беларусские железные дороги, чтобы помешать продвижению российских войск. На украинско-беларусской границе состоялись три раунда переговоров официальных представителей России и Украины. К концу марта Пентагон насчитал не менее 70 пусков ракет с территории Беларуси, хотя никаких подтверждений присутствия беларусских войск на территории Украины так и не было. В Минске люди начали опасаться, что их заставят воевать против их воли. Если Беларусь объявит, что официально находится в состоянии войны, мужчинам призывного возраста запретят покидать страну.

26 февраля, в ночь перед конституционным референдумом, участники чата в Минске решили, что на следующий день, после того сходят на избирательный участок и испортят свои бюллетени, пойдут к российскому посольству, чтобы выразить протест против войны. Массовых митингов не было с прошлой зимы. Выйти на улицу было огромным риском. Когда они собирались идти к российскому посольству, то узнали, что оно уже было окружено автозаками. Проходили задержания. Группа решила изменить направление: вместо этого они пошли с цветами к посольству Украины.

Они прохаживались там поодиночке или небольшими группами, наблюдая, была ли за ними слежка. Приблизившись к посольству, они увидели, что ворота уже усыпаны желтыми и синими цветами. Они примкнули к группе из порядка 50 человек, которые там собрались. Вместе они скандировали «Слава Украине», «Жыве Беларусь» и «Нет войне!» Сотрудник посольства Украины вышел из здания и похлопал им. Люди аплодировали в ответ. Он подошел к воротам и начал петь. Медленно и скорбно он пропел гимн Украины. Через полчаса они разошлись. Оставаться дольше было слишком опасно.

Они были не единственными, кто рисковал своей свободой, чтобы выразить свою позицию. Хотя режим потратил полтора года на опустошение рядов политически активных людей, тысячи беларусов все же вышли на улицы. По всей стране было арестовано более 800 человек. (В России с населением примерно в 15 раз больше, в тот день было арестовано 2000 человек.)

Жители стран Запада часто смотрели на Беларусь, как на маленькую Северную Корею на территории Европы. Сам Лукашенко высмеивал журналистов, называвших его «последним диктатором Европы». Люди, не испытавшие этого, склонны считать, что все автократии одинаковы, но на самом деле режимы и демократии бывают разными, а у репрессий существуют оттенки. Для беларусов переход от серого к черному, от автократии к тоталитаризму исчислялся жизнями.

В Беларуси по-прежнему проживает почти 10 миллионов человек, невольных пособников в бесчинствующей войне. Согласно опросу Chatham House, проведенному в середине марта, только 3 процента беларусов поддержали вступление в войну вместе с российской армией. Площадь Перемен хотела, чтобы мир знал, что беларусы осознали эту опасность еще раньше, что они давно борются с этим режимом, который обязан своим существованием Путину. Даже в этой атмосфере репрессий они не сдались и не бежали.

Они так рьяно пытались построить независимую Беларусь, которую им обещали после распада Советского Союза. Однако 30 лет спустя им помешали силы, сформированные за десятки лет до их рождения. Глупо было надеяться на то, что Советский Союз может рухнуть мирно, что не придется усмирять его призраков. Теперь пришло время расплаты.

Так часто обсуждается решение людей бежать из страны, но, возможно, гораздо более загадочным является выбор остаться. «Я не боюсь за себя. Я боюсь за свою семью, — сказал мне Шамбербетч. – Я хочу отправить своих родственников за границу, но сам хочу оставаться здесь как можно дольше, чтобы сражаться. Когда я пойму, что мне здесь больше нечего делать, то покину страну через лес».

То, что началось для двух ди-джеев как небольшой символический акт неповиновения на концерте, превратилось в мурал на стене. Этот символ перерос в другой – Площадь Перемен, которая стала для беларусов символом того, какой может быть их новая нация. Затем те, кто создал этот символ, сами стали символами.

Всякая революция рождает свою символику — браслеты, флаги, муралы, героев и демонов — но с какой целью? Как долго революция может продержаться на символах? Когда ваша страна участвует в уничтожении другого государства, чего стоит этот символический протест? Стоит ли символ вашей жизни? «Вот что нас сейчас беспокоит, что смысл борьбы посредством наклеек и прочей символики просто теряет смысл, — писал мне в марте Су-шеф. – Наши мирные протесты практически не оказывают влияния на текущее положение дел».

Тем не менее, несколько дней назад на заборе рядом с детской площадкой, на белом баннере размером с флаг они красным написали НЕТ ВОЙНЕ, черным нарисовали знак мира, а с краю нанесли свой логотип — два маленьких ди-джея с поднятыми руками.

Сара А. Тополь – соавтор журнала The New York Times. Она более десяти лет жила в Каире и Стамбуле, делала репортажи с Ближнего Востока, бывшего Советского Союза, Азии и Африки. Ее работа для журнала была отмечена премией National Magazine Award, а также премией Overseas Press Club Award. Евгений Отцецкий — фотограф, журналист и бывший житель Площади Перемен в Минске, Беларусь. Он покинул Беларусь в 2021 году по политическим причинам и сейчас живет во Львове, Украина.

Источник