Когда рухнет режЫм? Экономический аспект
Нашли на просторах интернета интересный "взгляд со стороны", в котором в том числе рассматривается важный вопрос отсутствия бенефициара беларусского протеста. Предлагаем Вашему вниманию статью Алексея Кунгурова. Не цепляйтесь к "Белоруссии", человек из Россиссии.
Если хотите знать, когда – идите к гадалке. А лучше сразу к 20-ти гадакам, которые назовут 20 разных дат – какая-то будет более-менее точной. Я могу объяснить, вследствие чего он рухнет, при наложении каких факторов. Совершенно бессмысленно задавать мне вопросы, что конкретно надлежит сделать, чтобы «поднять народ». Народ сам по себе, если иметь в виду РФ и Белоруссию – просто биомасса. Он не субъектен, и ни на что не влияет.
Субъектны структуры гражданского общества. Они обладают коллективным разумом, имеют интересы и способность предпринимать действия по их защите. Поскольку в указанных странах гражданское общество то ли уже деградировало, то ли еще находится в зачаточном состоянии, социальный генезис в период кризиса будет носить стихийный, а не проектный характер. Стихийный – это значит процесс на вас влияет, а вы на процесс – нет.
Ранее я уже рассказывал о законе социодинамики, согласно которому всякая социальная система стремится к равновесию и самосохранению, а вовсе не к изменению. Системные трансформации происходят не потому, что часть индивидов захотела чего-нибудь более модного и прогрессивного, а исключительно потому, что старый уклад разрушается. Но разрушается-то он не потому, что его кто-то ломает, а вследствие накопленных системой дисбалансов. Стремление общества любой ценой сохранить стабильность принципиально не влияет на этот фундаментальный фактор.
Ключевое препятствие для продолжения существования системы – дефицит ресурсов, прежде всего, экономических. Давайте выявим ключевой источник жизненной силы для РФ: это доходы от экспорта энергетического сырья и низкопередельных полуфабрикатов (металлы, химудобрения, древесина и т. п.). Для Белоруссии данный принцип столь же верен – в основе ее экономики лежит извлечение ренты. Рента присваивается правящим классом, распределение национального дохода происходит сверху вниз.
Такая экономическая парадигма несовместима с развитыми институтами гражданского общества и рождает к жизни патерналистскую модель отношений общества с властью, которая монопольно администрирует распределение ренты. Все это вкупе практически исключает возможность каких-либо проектных системных преобразований. Паразитирующая на ренте элита является бенефициаром системы и абсолютно не заинтересована в изменении статус-кво. А контрэлита не имеет возможности оформиться как раз потому, что альтернативных источников ресурсов рентная монополия не подразумевает.
Если совсем упростить: для того, чтобы появилась дееспособная оппозиция, представляющая альтернативный проект развития, ей нужны деньги, которые может дать только бенефициар нового уклада. А раз его нет, то сколь-нибудь организованной оппозиции неоткуда взяться. В Российской империи протестная движуха поперла только по мере укоренения капиталистических отношений и формирования буржуазии, как класса. Буржуазия и тесно связанная с ней органическая интеллигенция являлись классом революционным, рождая революционных пассионариев, пропагандируя и финансируя политическую деятельность, направленную на подрыв самодержавия, опирающегося на землевладельческую аристократию и традиционную интеллигенцию.
Таким образом происходила борьба между отживающим аграрным укладом и нарождающимся индустриальным. Вряд ли фанатики-бомбисты, увлеченные радикальными идеями, это осознавали в полной мере, но сути это не меняло. В стране был запрос на индустриальную трансформацию именно со стороны той малочисленной части общества, что обладала ресурсами. И эти ресурсы питали многочисленные революционные партии, движения и культурные веяния. Однако даже наличие запроса, контрэлиты и ресурсов у нее не позволило совершить проектный переход от рентно-феодального к капиталистическому укладу. Просто потому, что абсолютное большинство общества (крестьянство) существовало в рамках отмирающего уклада, а у государства, питаемого земельной рентой, ресурсов для подавления революции было все же больше, чем у революционеров.
В итоге произошла системная катастрофа, когда феодальная Россия просто развалилась, не выдержав военного шока. Советский проект стал ситуативным ответом на этот вызов. Можно сколько угодно клеймить советскую власть как новую форму рабства, но с задачей базовой индустриализации она справилась в кратчайшие сроки. Но это другая тема. Нас сейчас больше интересует вопрос смерти старого уклада.
Если тезисно: аграрная цивилизация подразумевала экстенсивное развитие – то есть захват новых территорий и включение их в хозяйственный оборот. Исключительно по этой причине она влезла в мировую бойню, потому что милитаризованная империя принципиально не могла стоять в стороне. Военная экспансия – ее главный и единственный козырь. Но в этой войне она вновь столкнулась с индустриальной цивилизацией, делающей ставку не на расширение, а качественное развитие. Это была уже третья попытка померяться силами с индустриальными державами. Первые две закончились позорными провалами под Севастополем (1855) и Цусимой (1905). Новая самоубийственная экспансия закончилась полным крахом.
Всякая война – это соревнование в способности оперировать ключевыми ресурсами. Но если в XVIII столетии таковыми была возможность рекрутировать пушечное мясо (вот тут с романовской империей мало кто мог соперничать), обеспечивать армию конной тягой, фуражом, провиантом, порохом и бронзовыми пушками, то со второй половины XIX столетия военную мощь стали определять паровой двигатель (мобильность, логистика), телеграф (связь, управление), металлургический хайтек и наукоемкая промышленность (дальнобойные стальные стволы, оптика) и химпром (бездымные пороха). В следующем веке значение приобрела электротехника, цветная металлургия, двигатели внутреннего сгорания, радиосвязь, возможности массового производства сложного оружия. Во всем этом дряхлая Россия не могла тягаться с противником и издохла. И только по факту ее смерти появился массовый запрос на новое жизнеустройство.
Сегодня ситуация, пожалуй, более драматична. Новый уклад (VI-техноуклад, если кому нравится эта модная терминология) уже вовсю набирает силу в развитых странах, а Россия (Белоруссия подразумевается по умолчанию) застряла в IV-м укладе, в котором она была действительно сильна 70 лет назад. Проиграв ресурсное и идеологическое противостояние с Западом, рассыпался Советский Союз, похоронив под своими обломками собираемую 500 лет империю. Но в 90-х годах произошел фатальный системный сбой и катастрофа не привела к переходу через кризис к более жизнеспособной модели бытия, как это имело место в начале века, а рухнула из индустриального уклада в обратно в феодализм, где базисом является рентная экономика. Произошел инволюционный откат. Белоруссия пошла прицепом.
Казалось бы, если социальная система стала слабее относительно других систем, то конкуренцию она проиграет еще быстрее и разгромнее, что таки вынудит ее развиваться, дабы сохраниться. Но в том-то и дело, что откат был настолько глубоким, что исключил саму возможность соперничества (военного, технологического, культурного, идеологического) с ведущими странами планеты. Им стало выгоднее включить поверженного врага в мировую систему разделения труда, отведя чмошную роль поставщика черной жижи, алюминиевой фольги, кругляка, химудобрений и прочего низкопередельного примитива.
Если нет внешнего вызова, вынуждающего общество прогрессировать, оно примитивизируется, обретая архаичные формы и возрождая институты, казалось, давно отмершие, реликтовые. Так в РФ колоссальную роль в криминальном мире, политике и экономике обрела церковь, появилось новое дворянство (siloviki), система госуправления приобрела черты абсолютной монархии. Правовая система стала чисто феодальной, где закон – только для низов, а верхи живут над законом по понятиям. Абсолютно те же процессы мы наблюдаем в паханате «Беларусь», с той лишь чисто антуражной разницей, что пахану эстетически близка эстетика совка, а не романовской империи, которую косплеит кремлевский утырок.
Тут надо осознать фундаментальную вещь: в условиях инволюции не происходит рождения новых производительных сил и не возникают новые производственные отношения, если оперировать марксистской терминологией. Соответственно и базы для перехода к новой модели социальных и экономических отношений в обществе не возникает. Не появляется революционного класса, обладающего ресурсами и заинтересованного в изменении мироустройства, каковым была буржуазия в конце XIX века. Не появляется новой элиты – контрэлиты, рождающейся на стыке революционного класса и органической интеллигенции. Все это исключает возможность генезиса гражданского общества. Некому формировать запрос на изменение культурного и политического ландшафта. Продуктивной конкуренции за доминирование между консерваторами и модернистами не возникает. Это относится как к РФ, так и еще в большей степени к Белоруссии.
Да, теоретически новую элиту должны были сформировать бурное развитие информационных технологий. На догнивающем трупе совка должны были расцвести интеллектуалы-предприниматели типа Илона Маска и Марка Цукерберга. И они бы появились, не разрешись системный кризис 80-90-х годов в пользу инволюции. По факту мы имеем сбежавшего из страны Павла Дурова вместо Цукерберга; вместо Джона Ма – встроенных в систему Касперского и Волоха. Ну а место Илона Маска занимает тупорылый распильщик Рогозин. В Белоруссии, которую власть любила представлять в пропагандистских целях IT-cтраной, айтишники стали главной угрозой режиму. И это несмотря на то, что, например, реальное число программистов в РБ – жалкие 389 на 100 тыс. населения. Для сравнения, в соседней Литве этот показатель равен 888, в Швеции – 1590. Даже Украина с о своими 404 программерами обгоняет Беларусь. Разве что РФ отстает, имея 360 специалистов на 100 тысяч населения.
В общем, констатируем факт: новый уклад не вызревает в недрах деградирующей системы, он отторгается ею. Следствием всего вышесказанного является тренд на усиление авторитарных структур управления, укрепление патерналистских тенденций в массовом сознании и монополия господствующего положения в обществе администраторов ренты. В случае с РФ и РБ это один и тот же симбиоз мафии и госноменклатуры. По этой самой причине никакого раскола в элите быть не может. Драчка за место у корыта – да. Но между дерущимися нет и не может быть никаких расхождений во взглядах на будущее.
Весь расклад показывает, что даже гипотетическая возможность проектного переформатирования описанной парадигмы внутренним субъектом отсутствует. Просто потому, что отсутствует сам внутренний субъект. Это не значит, что следует сложить лапки и ждать у моря погоды, как раз наоборот – противникам диктатуры надлежит создавать маргинальные пока структуры гражданского общества сейчас, чтобы в момент, когда они понадобятся, иметь конкурентное преимущество. Но сам момент, когда они понадобятся, определяется так называемым законом Саймона.
Суть концепции, сформулированной профессором экономики Мэрилендского университета Джулианом Саймоном в следующем: поскольку по мере исчерпания природного ресурса его цена растет, то задолго до этого критического момента наука находит способ заменить его чем-нибудь более доступным и дешевым.
Закон Саймона получил признание в результате эпического спора с профессором Стэнфордского университета Полом Эрлихом – экологическим активистом, этаким Гретой Тумберг 70-х, только с мозгами. Он получил известность благодаря своей книге «Популяционная бомба», в которой предрекал экологическую катастрофу вследствие неконтролируемого роста человечества, что создает недопустимое давление на окружающую среду и приводит к быстрому исчерпанию минеральных и продовольственных ресурсов.
Саймон предложил пари: цена любого выбранного оппонентом вида сырья в ближайшие десять лет упадет. Эрлих выбрал пять редких металлов: вольфрам – необходим для производства жаростойких сплавов и керамики для металлообрабатывающих инструментов; медь – линии связи и электропередач, электродвигатели… Никель и хром – нержавеющие стали, защитные покрытия. Олово – используется для покрытия консервных банок. Казалось бы, при том бешеном росте спроса на эти позиции цена сырья обязана вырасти!
В момент заключения пари цены на все выбранные Эрлихом металлы росли в цене, но в 1990 г. он публично признал свое поражение и выплатил 10 тыс. баксов лидеру «карго-культа времен космической эры», как он самонадеянно называл Саймона . Ученые всегда успешно находили способ заменить слишком подорожавшие ресурсы. Рост населения Земли на 800 миллионов за это время не сделал сырье дефицитным. Даже инфляция, довольно существенная в этот период, не помогла Эрлиху – цены упали не только фактически, но даже номинально.
Так в режущих инструментах корунд заменил карбид вольфрама. Алюминий, входящий в состав любой глины, вытеснил медь из проводов. Телекоммуникационная отрасль развивается, отказавшись от меди в пользу обычного песка, из которого производится оптоволокно. Функцию защиты покрытия консервных банок с успехом выполняют синтетические лаки, что снизило спрос на дефицитное олово в десятки раз. Технологии упрочения металлов усовершенствовались и стали требовать кратно меньше хрома и никеля. Цену никеля не поддержал даже взрывной рост производства компактных батареек. Во-первых, широкое распространение получили перезаряжаемые аккумуляторы, во-вторых, им на смену пришли более эффективные технологии на основе лития. И, к слову, золотой век лития уже близится к финалу, его заменяет обычный углерод в виде графена.
Путинский режим – классический пример попадания в ловушку Саймона. Выбор в пользу создания «энергетической сверхдержавы», меняющей сырье на потребительские товары, был сделан во второй половине нулевых годов на фоне бешено растущих цен на углеводороды. Тогда были сделаны выводы о том, что цены по мере исчерпания ресурсов будут только расти. Помните, какие тогда делались прогнозы – что баррель к 2020 г. подорожает до $250, капитализация «Газпрома» вскоре превысит триллион долларов. Мюнхенская речь Путина, политика газового шантажа, агрессия против Грузии и Украины – это прямое следствие ставки на сырьевую ренту, которая будет расти, а мир ничего не сможет противопоставить российскому экспансионизму просто потому, что по мере истощения мировых запасов нефти не сможет обойтись без контролируемых Путиным нефти и газа. Но что-то пошло не так…
История уже знает эпический крах политического режима, сделавшего ставку на рост доходов от сырьевой ренты как источника ресурсов своего существования. В 1970 г. в Чили пришел к власти левый популист Альенде. Новое правительство рассчитывало заручиться поддержкой электората путем масштабного наращивания социальных гарантий населению за счет растущей медной ренты. Ведь Чили тогда, как и сейчас – страна, добывающая более трети всей меди на планете. Проблемой было даже не то, что леваки решили покупать симпатии бедняков раздачей им денег, а то, что принялись активно уничтожать экономический базис оппозиции – то есть стали национализировать промышленные и аграрные предприятия, уничтожая частный сектор экономики, как таковой. Они мыслили примитивно-прямолинейно: нет буржуазии – нет буржуазных партий – никто не сможет посягнуть на их власть.
В ответ на национализацию американских компаний США организовали Чили санкции, но не фиктивно-декоративные, как сегодня в отношении РФ и Беларуси, а по-настоящему действенные: ввели мораторий на покупку чилийской меди, благо производство ее в мире росло. А вот для чилийского правительства это стало тяжелейшим ударом, потому что Америка являлась крупнейшим потребителем чилийской меди. Да, строго говоря, тут сработал не закон Саймона, а торговое эмбарго, но эффект был тот же самый – обвал рентных доходов.
На графике показана динамика реальных доходов населения в годы правления Альенде. В первые полгода они еще продолжали расти, а потом стремительно покатились вниз. Правительство не могло отказаться от выполнения социальных обязательств, но за отсутствием валютных поступлений начало финансировать их за счет печатного станка.
Несмотря на формально продолжающийся экономический рост, инфляция составляла 22,1 % в 1971 г. Благодаря административному контролю за ценами, в первой половине 1972 года она поднялась до 28 % (привет Лукашенко, играющему в те же игры!). во второй половине 1972 г. деньги обесценились на 100 %, а в первой половине 1973 г. – на 353 %.
Но гораздо губительнее инфляции стал дефицит валюты, поскольку экспортоориентированная рентная экономика приобрела колоссальную импортозависимость. Дошло до того, что техника, работающая в медных карьерах, стала выходить из строя, потому что не хватало валюты для закупки запчастей. Из-за погрома латифундий, производивших большую часть продовольствия, возникла угроза голода.
Крах экономики вызвал падение популярности социалистов, террористическую войну парвоэкстремистских группировок против правительства, массовые забастовки, саботаж, рост преступности. Завершилась эта вакханалия военным переворотом Пиночета, который в первые годы правления пользовался поддержкой большинства населения именно из-за страха новой нестабильности.
РФ и Белоруссия могут пока не опасаться сырьевого эмбарго, который спровоцирует быстрый коллапс лукапыньского режима, однако даже в среднесрочной перспективе ставка на сырьевую ренту губительна для суверенных диктатур. Европа взяла стратегический курс на декарбонизацию энергетики. Переход будет не быстрым, и займет 15-20 лет. В переходный период зависимость ЕС от углеводородного сырья будет даже выше, чем прежде, что поддержит цены на ископаемое топливо и даст отсрочку гибели энергетическим диктатурам. Но когда электрификация транспорта достигнет хотя бы 50% при том, что половина электрогенерации будет отвязана от ископаемого топлива, это будет означать убедительный успех зеленого энергетического перехода, что сделает российскую нефть и газ Европе не нужной.
Ценообразование на углеводородное сырье действует по принципу качелей: малейший избыток предложения, даже в 1-2%, роняет котировки барреля на 20-50%. И наоборот самый незначительный дефицит взвинчивает цену. Поскольку в цене черной жижи 50-90% – это именно рентная составляющая, то европейский зеленый поворот нанесет по нефтяным ценам колоссальный удар. Менее всего пострадают ближневосточные поставщики, а вот российские нефтяники, имеющие небольшую и неуклонно сокращающуюся маржу, гарантированно потеряют внешние рынки сбыта. Это даже без учета возможного санкционного давления и технологической деградации отрасли. Если говорить о Белоруссии, то рентный базис режима будет сокращаться еще и по мере развития технологий гидропоники, делающим традиционное земледелие все менее актуальным, что в перспективе обваливает спрос на азот и калий.
Я не утверждаю, что лукапыньский режим рухнет именно вследствие губительного эффекта для рентных диктатур закона Саймона. Нет, это лишь один из ключевых драйверов, усиливающий внутренний дисбаланс системы до критического уровня. Но даже если исключить все прочие факторы, включая обостряющуюся проблему транзита власти, нынешняя диктатура в «союзном государстве» в принципе не имеет шансов продержаться более 20 лет по причине краха экономического базиса. И не стоит гыгыкать по поводу «целых 20-и лет» – это меньше, чем рентные диктатуры на территориях РФ и РБ существуют к сегодняшнему дню.
В продолжении, которое следует, будут рассмотрены конкретные механизмы геноцида путиномики со стороны нового технологического уклада и дана расширенная трактовка закона Саймона, показывающая безнадежную обреченность сырьевых диктатур на просторах Северной Евразии по мере научно-технического прогресса в цивилизованном мире.
