Финансы и XXI век: где провести границу между свободой, регулированием и рынком?

Всё больше даже либеральных экономистов пересматривает прежнее правило – что открытость финансовой системы приносит стране благо. Это правило было заложено в 1979 году при премьер-министре Англии Маргарет Тэтчер, которая устранила ограничения на «возможность перемещения денежных средств в Соединенное Королевство и из него», что некоторые из её сторонников рассматривают как «одно из её лучших и самых революционных деяний». В частности, это позволило утвердиться Лондону в качестве одного из главных финансовых центров мира.

Но с конца 1990-х этот постулат пересматривается, так как само время поставило эксперимент по последствиям открытой финансовой системы. Экономисты Давиде Фурчери и Пракаш Лунгани из Исследовательского департамента МВФ показывают, к каким отрицательным воздействиям приводит такая открытость финансов (журнал МВФ «Финансы и развитие», март 2016).

«Либерализация отрицательно воздействует на относительную прочность переговорных позиций компаний и работников (то есть капитала и труда), так как капитал обычно может с большей лёгкостью перемещаться через национальные границы, чем трудовые ресурсы. Угроза вывода производства за границу делает более слабыми переговорные позиции работников и сокращает долю общего дохода, которая им достаётся. Изучая такой распределительный эффект от либерализации операций с капиталом, мы обнаружили, что после принятия странами мер по открытию своих счетов операций с капиталом они сталкиваются с увеличением неравенства в доходах. Воздействие является более значительным, если вслед за либерализацией происходит финансовый кризис, а также в странах со слабо развитым финансовым рынком. Мы также констатируем, что доля дохода, которая идет работникам, сокращается в результате либерализации», - пишут они.

Например, либерализация должна в теории расширять доступ внутренних заёмщиков к источникам капитала. На практике же во многих странах финансовые организации не предлагают широкого спектра услуг, а большое число людей не имеет доступа к кредиту. В этих обстоятельствах либерализация может смещать доступ к финансированию в пользу более зажиточных, что увеличивает неравенство.

В случаях, сопровождавшихся кризисом, происходил среднесрочный рост неравенства на 3,5%, по сравнению с 1% в случаях, когда кризиса не следовало. Без кризисов же в среднесрочной перспективе неравенство увеличивается на более чем 2% в странах с недостаточно глубоким финансовым рынком, что в четыре раза превышает показатель стран с глубоким финансовым рынком.

Данные указывают на явное снижение доли дохода работников вслед за либерализацией операций с капиталом. Если сосредоточиться на среднесрочном воздействии, которое можно измерить более точно, чем краткосрочные эффекты, доля работников сокращается примерно на 1 процентный пункт в странах с развитой экономикой и приблизительно на 0,6 процентных пункта в странах с формирующимся рынком. Как и в случае с показателем неравенства Джини, это большие эффекты.

И вот тут появляется уникальный шанс все изменить. Одним из главных финансовых инструментов стала или становится частично «Современная денежная теория» (MMT). Однако позволить её себе могут только развитые страны. А также Китай, который первым в мире ввёл элементы ММТ, и рост этой страны на самом деле в основном обусловлен именно накачкой экономики деньгами и ростом огромного госдолга – говорится в работе экономистов Быковa, Толкачева, Пархименко и Шаблинской («Финансы: теория и практика», №2, 2021).

ФРС США смогла эмитировать $6 трлн для поддержки экономики без инфляционных последствий только благодаря тому, что на мировом финансовом рынке наблюдается дефицит долларов в размере около $13 трлн. Существенный вклад в формирование спроса на доллары внёс Китай, который финансировал собственные инвестиционные проекты в долларах, поскольку инвесторы не принимали страновой риск в юанях.

MMT, по сути, является денежной теорией посткейнсианской школы, рост её популярности специалисты связывают с мировым финансовым кризисом 2008 года. Как оказалось, стандартные рабочие модели денежно-кредитной политики, которые опираются на принцип нейтральности денег, оказались непригодными ни для объяснения причин финансового кризиса, ни для выработки мер противодействия ему. Вместо инфляционного таргетирования как главной цели центрального банка представители посткейсианской школы предлагают использовать дополнительные целевые показатели монетарной политики, включая показатели обменного курса, торгового баланса, уровня безработицы и распределения доходов.

Практическим доказательством применимости принципов MMT считается проведение количественного смягчения ведущими центробанками мира на протяжении более чем 10 лет начиная с 2008 года, что так и не привело к инфляции.

Сторонники MMT проводят различие между экономиками с суверенной и несуверенной валютными системами. Полный фискально-денежный суверенитет существует в экономиках, где консолидированный государственный сектор (казначейство и центральный банк) выпускает фиатную валюту с гибким (flexible) обменным курсом, например Австралии, США, Великобритании и Японии. Если принять, что только лишь экономики с суверенными валютными системами способны в полной мере реализовать преимущества ММТ, т.е. осуществлять монетарное стимулирование роста в долгосрочном периоде, то внедрение принципов ММТ в практику регулирования экономик с несуверенными валютными системами грозит провалом.

Китайские эксперты утверждают, что Китай начал применять элементы денежного стимулирования экономики гораздо раньше начала мирового финансового кризиса, ещё с 1993 года. Годовой прирост денежной массы М2 в пиковые периоды превышал 30%. В последние несколько десятилетий Министерство финансов Китая в сотрудничестве с Народным банком Китая (НБК) неоднократно вливало капиталы в финансовые учреждения, что характеризует ситуацию с монетарным стимулированием в Китае как схожую с количественным смягчением в США.

При этом увеличение денежной массы М2 стало основным фактором увеличения внутреннего потребительского и инвестиционного спроса на товары и услуги. На 1 юань реального экономического роста приходится как минимум 4 юаня в виде увеличения денежной массы М2 и 6-8 юаней прироста долгов секторов экономики.

С 2010 по 2015 годы отношение долгов всех секторов китайской экономики к ВВП увеличилось с 310 до 410%. В абсолютном измерении корпоративный долг за этот период вырос с 75 до 170 трлн юаней; долг финансового сектора — с 40 до 100 трлн юаней. При пересчете в доллары прирост внутреннего долга только за 2010-2015 годы оказался не менее чем $25 трлн. Доля корпоративного долга в общей структуре внутреннего долга Китая составила в 2015 году 49%, а доля долга финансового сектора — 34%. Доля внутреннего долга составила 97%, соответственно, только 3% от общей задолженности секторов китайской экономики относится к внешнему долгу.

Что все это значит для такой страны, как Беларусь? То, что нам нужно соблюсти баланс. С одной стороны — нам не поднять экономику без государственных вливаний денег, потому что это самые надежные (а по факту — еще и единственно доступные в должном объеме) инвестиции. Но, с другой стороны, будет очень важно вовремя остановиться. В тот момент, когда, кажется, все хорошо и госфинансирование помогает поднимать экономику. Потому что слишком легко попасть в ловушку государственных долгов.